2050. С(ов)мещённая реальность

Тогда скажите, что вы думаете о значительном повышении?
Весьма-а значительном!
С переводом на гораздо более почётную и спокойную должность, где вам не пришлось бы заниматься хлопотными делами, испытывать негативные эмоции, а ваши рейтинги и балловый доход были бы увеличены... скажем, раз в шесть-семь...
Ну, хотите, в десять?
Для начала, да, для начала.

Ведь вы ещё так молоды. Перед вами, Принимающим Покаяние, открыты блестящие перспективы! Вы сможете забраться на Олимп гораздо выше меня и знаете об этом.
Что скажете, лейтенант?

Во как! Ни больше, ни меньше. Неожиданный поворот!

Ясно одно – у Штраубе пока нет оснований обвинять меня в чём-либо.
Попытка упечь мой мозг на добровольную изоляцию под контроль Нейросети в «новейших» Мирах не удалась. Решил купить. Да ещё за такую немалую цену!
Значит...
Это значит, всё, что говорила Анна, – правда! И мне есть, что продать...

Рваные такты песенки долбят в мозг менее настырно. Они словно затаились, приготовившись к новой атаке, предвкушение которой леденит мне кровь.
Как же сладостен этот короткий отдых!

Как заманчива мысль о том, что я тоже смогу завести себе лимонное дерево и граммофон, как у полковника Штраубе. Смогу войти в управляющий совет крупной корпорации, стану важной шишкой или...
Или просто смогу бежать. Как планировал.
Возьму Полину и, употребив полномочия, исчезну за границей.
Оба варианта чертовски заманчивы!

Вот только странное ощущение бессмысленности этой затеи охлаждает мой энтузиазм.
Допустим, я избавлю себя и Полину от участи Пользователей. Обеспечу нам безопасность. Здесь или в любой другой точке планеты.
Безопасность от чего?
Разве можно где-то скрыться от противостояния Добра и Зла?
Ведь мы все всё равно умрём. Рано или поздно.
И если в итоге схватки победит Зло - мы умрём НАВСЕГДА.

Бессмертие, оно в том, что ты - часть целого, а не отдельный фрагмент. Если целое будет жить вечно, ты тоже будешь бессмертен.

Пока кто-то склоняет людей к обесчеловечиванию и гибели, твоя собственная жизнь всегда будет под угрозой. И погибнешь ты дважды – один раз вместе с собственной плотью, второй раз – с последним человеком на планете.
К тому всё и идёт.

Проклятье! Некуда мне бежать. И не от кого.
Как там сказала безумная старуха из Покинутого Города?
«От себя не убежишь, Зайд Хэйс, мужайся!»
Да... Вот круг и замкнулся.

Интересно, почему Творцы так себя называют?

Не согласен я с полковником в том, что творчество – это удовлетворение эгоцентрических амбиций и разрушение порядка.
Прежде всего, творчество – это созидание.

И не просто созидание. Созидание без наития будет ремесленничеством. Подлинный же Творец страдает неисцелимо и глубоко, если не имеет возможности каким-либо образом отобразить, донести до людей самые животрепещущие проявления бытия.

И чем больше несоответствий гармоническим законам Вселенной в окружающей Творца действительности, тем острее его потребность выразить их в своём творении. Проявить язвы, грозящие уничтожить Красоту и саму Жизнь.
Молчание и бездействие для Творца хуже жесточайшей физической пытки.

Они «не могут бесстрастно наблюдать за тем, как мы себя уничтожаем».
Они «испытывают нашу боль».
Ладно, полковник Штраубе. Тогда я тоже Творец.
Чего бы мне это ни стоило.

***

Солнечный луч споткнулся об осколок стекла, перепрыгнул через груду кирпича и штукатурки. Увлекая за собой хоровод танцующих пылинок, взметнулся вдоль выщербленных ступеней на следующий этаж.
Мне тоже туда, дружок. Пойдём вместе.

Знакомая дверь, пёстрая от заплат и граффити.
Сдерживаю дыхание, прислушиваюсь.
Едва различимы удары маятника где-то на другом конце Вселенной.
Сильный запах подгоревшего протеинового кофе.
Шорох... нет, это шуршит ткань кителя, когда я поднимаю руку, чтобы позвонить в седой от патины колокольчик.

Вдруг неожиданно щиколотку подпружинивает что-то мягкое и податливое.
Утробно урча, оно старательно трётся о штанину брюк.
Наклонившись, задеваю ладонью пушистую антенну хвоста и чувствую тёплую, упруго вогнутую арку кошачьего брюха, мгновенно обмякшую в воздухе.
Где-то под пальцем дробно колотится крохотная сердечная мышца.
Животное доверчиво складывает лапы у меня на руках. Поднимает бандитскую морду с разорванным напополам ухом. Сквозь вертикальные щели жёлто-зелёных глаз за мной следит головокружительная бездна спокойного и уверенного превосходства Природы над всем искусственным, чуждым и наносным.

Ваш?

София Кински испуганно трясёт жабрами щёк. Отступает вглубь комнаты, всплёскивая тугими перетяжками на пухлых ручках.

—Ах, офицер! Это вы? Это... Ну да, это Бисквит.
Как же вы его поймали? Он такой дикарь.
Я знаю, офицер... Пользователям зверушек нельзя. Да он здесь не живёт. Вы не подумайте! Правда, грандма?

Он, так, приходит иногда. Попьёт молочка - и нет его!
Ах, надо же! Он вас совсем не боится, офицер. Посмотрите, как вы ему понравились!
Би-би-би! Да, Бисквитик, да, хоро-о-оший...
Вы ведь не за ним, офицер? Нет? Вы ведь не из Службы Отлова?

Прошу вас... Хотите кофе?