То же самое можно повторить и о человеке, который в этом отношении мало отличается от всего остального животного царства. По словам Кольмана, он представляет собою стойкий тип, который не изменился физически со времен диллювия. «Я предупреждал, — говорит этот ученый, — что стою вполне на почве господствующего в естествознании учения о постепенном развитии, но мои собственные исследования привели меня к тому результату, что со времени ледниковой эпохи человек не изменил своих расовых черт» (13).
Дарвино-Уоллесовской теорией все эти факты и многие другие остались необъясненными. С ее точки зрения не только никакого постоянства видов не должно существовать, но даже непонятно, почему существуют и самые виды, так как между первобытной амебой и венцом творения, человеком, не должно быть никаких скачков, а только строго постепенные переходы. Не совсем понятно также и то, почему, человек, пройдя все многочисленные стадии развития, достиг его вершины, а в то же время огромное количество низших животных, проживших на свете столько же, сколько и он, не прошли ни одной новой стадии развития, не изменились на йоту? Разве такие факторы, как естественный отбор, влияние внешних условий и самоприспособление не имеют всеобщего значения? Разве можно представить себе животных, которые раз навсегда были бы застрахованы от влияния всяких факторов?
Все это если и не передумал, то смутно сознавал сам Дарвин и вопросу об этом посвятил целую главу своего сочинения. «Читатель уже, вероятно, заметил, — говорит он, — что перед ним возникает целый строй затруднений. Некоторые из них так существенны, что я и до сих пор не могу подумать о них без некоторого трепета. Вот самое главное из этих затруднений:
Если все виды произошли от других видов нечувствительными ступенями, почему же не встречаем мы повсеместно бесчисленных переходных форм? Почему вся природа не представляет нам одной сплошной неразрешимой путаницы, а наоборот, виды оказываются вполне разграниченными группами?»
Вопрос этот так и остался вопросом, несмотря на все старания автора его устранить.
Переходные формы автор считал «истребленными самым процессом образования и совершенствования новой формы» (14). Если бы он принимал активную борьбу за существование, т. е. поедание одного животного другим, единственным фактором развития, то тогда дело было бы до крайности просто. Мы не находим переходных форм между видами, сказал бы он, потому что они все поедены до последней косточки животными хищниками и переварены их желудками. Но такому фактору развития Дарвин отводит сравнительно ничтожную роль. По его мнению, борьбу за существование нужно понимать в более широком значении этого слова. Огромная масса переходных форм погибла от голода или даже просто от несовершенства своей организации, следовательно, остатки их нужно искать в земле. Но так как геологические исследования почти вовсе не нашли переходных форм, то Дарвин приписал это обстоятельство неполноте геологической летописи: «Земная кора, — говорит он, — обширный музей, но его коллекции были собраны очень несовершенным образом» (15).
С того времени, когда были написаны эти строки, прошло уже немало лет, геологические музеи сильно умножили свои коллекции, а тех бесчисленных переходных форм в земной коре, на которые указывал Дарвин, все нет как нет.
Представьте себе, что перед вами закрытая урна с шарами, число и цвет которых неизвестны. Вам предлагают, опуская в нее руку и не глядя, вынимать по одному шару и говорят, что в урне есть шары черные и белые. Но вы уже двадцать раз опускали руку в урну и всякий раз вынимали только черные шары и ни одного белого. Скажите, разве вы не вправе были бы усомниться в существовании в урне белых шаров?
Приблизительно в таком же положении находится теперь наука. Изверившись в возможность найти в земле обещанные Дарвином переходные формы, бывшие его поклонники пошли в разброд. Одни возвращаются к учению Ламарка, другие объявили себя антидарвинистами и антиселекционистами, наконец, третьи примыкают к «теории мутаций» (т. е. скачков).
Эта последняя теория, являющаяся в наше время серьезной соперницей теории Дарвина, вовсе не нова. Она была известна самому Дарвину, который даже вел с ее последователями полемику. «Одна только категория фактов, — говорит этот ученый, — а именно внезапное появление новых форм жизни в геологических формациях с первого взгляда как будто поддерживает мнение об изменчивости видов внезапными скачками. Если геологическая летопись так отрывочна, как настаивают на том многие геологи, то нет ничего удивительного, что некоторые формы представляются нам возникнувшими внезапно» (16).