2062 Исторические пророчества о будущем России

Пока теория мутаций поддерживает «постоянство видов» и указывает на недостатки теории Дарвина, она еще сильна, потому что стоит на почве действительности. Но как только она начинает строить свое собственное здание, так тотчас же теряет почву под ногами, потому что в ее распоряжении слишком мало фактов. За неимением этих последних поклонники теории мутаций погружаются в область фантазии, а выводы из фактов заменяют аналогиями.

Так как в геологических формациях замечается внезапное появление новых форм жизни вместо исчезнувших старых, то строится предположение, что переходных форм и не было, а природа, дойдя до известного места, делала внезапный скачек.

Как только сделано такое смелое предположение, так возникает целый ряд вопросов и недоразумении, на которые нет и не может быть прямых и ясных ответов, по неимению фактической почвы под ногами.

Противоречие внезапных скачков с общим характером природы, в которой мы повсюду наблюдаем постепенные переходы, объясняется довольно отдаленной аналогией: нам указывают на превращение головастиков во взрослую лягушку.

Справедливое замечание Дарвина, что против внезапных скачков протестует эмбриология, остается без ответа. «Зародыш, — говорит он, — остается как бы свидетелем прошлых состоянии, через которые прошел вид. А потому представляется невероятным, чтобы животное могло подвергаться внезапным превращением, а его эмбриологическая стадия развития не сохранили бы и следов этих внезапных превращений» (17).

Как именно происходило внезапное превращение, т. е. превращались ли взрослые экземпляры старого вида прямо в экземпляры нового, как головастики превращаются в лягушек, или все самки по мановению волшебного жезла одновременно перестали рождать обыкновенных детенышей, а принесли птенцов нового типа, остается неизвестным.

Почему старый вид не скрестился с новым, мы также не знаем.

На вопрос, почему внезапное изменение охватило одновременно большое число особей, строится произвольное и туманное предположение, что жизнь вида должна иметь начало и конец, подобно жизни отдельных индивидов. А что низкие животные, которых называют Dauertypen, просуществовали с начала жизни на земле до настоящего времени, скачков не делали и к своему концу не пришли, об этом умалчивается.

В вопросе о причине внезапных превращении последователи «теории мутаций» разошлись. Калликер думает, что она — внутренняя, «план природы», а Альберт Ланге — что внешняя.

Все это доказывает, что авторам «теории мутаций» не следовало сворачивать с торного пути, указанного Дарвином и Уоллесом, в топкое болото фантазии, что им не следовало пренебрегать «естественным отбором», так как он не гипотеза и не теория, а естественное явление природы.

Отсюда становится ясным, что и мы вправе критиковать только позднейшие выводы Дарвина, а не фактические основы его теории «естественный отбор и борьбу за существование».

Чтобы примирить теорию «постоянства видов» с дарвиновским «естественным отбором», мы прежде всего должны вспомнить, что результаты борьбы за существование между животными должны быть чрезвычайно различны, смотря по тому, при каких условиях она совершается. Так например, далеко не все равно, истребляется ли из числа животных, которым производится подбор, в данный промежуток времени девяносто девять процентов или только один процент. В последнем случае отбора никакого не будет, так как вид, будучи устойчивым, при малом проценте истребляемых экземпляров легко может восстановить свои потери.

Как велик должен быть тот процент, при котором произойдет отбор, мы не знаем, но понимаем однако, что для него должен быть некоторый определенный минимальный предел, ниже которого отбор невозможен.

Словом, отбор может быть строгим и слабым. При строгом произойдет изменение одного вида в другой, а при слабом может все остаться по-прежнему.