2070 (СИ)

— Ответь ей, Марк, — Узза повернула голову и недобро посмотрела на меня. Ослушаться я не смел.

— Хотел, Сталиа, более всего в мире, — искренне произнёс я. — И никакие зелья и молитвы не изменят этого.

Я видел, как Сталии больно — больно от осознания, что её чувства не взаимны, а надежды на светлую и счастливую жизнь рушатся с каждой секундой, с каждым словом, что она произносит в исступлении. Глупая девчонка, осмелившаяся влюбиться в пришельца из космоса, который давно и навеки принадлежит другой… Мне захотелось рассмеяться от абсурдности происходящего. Вся ситуация напоминала дурацкий любовный роман с клишированным любовным треугольником, один из членов которого непременно сходил с ума и становился одержимым.

— Скажи, Понирос, — голос Уззы дрожал, и я мягко обхватил её плечи и прижался к её спине, в надежде, что этот жест даст ей хоть толику спокойствия, — что теперь заслуживает твоя дочь?

«Ну же, — я взглянул на советника Уззы, — делай выбор! Кинешь ли ты своего ребёнка с отвесных скал в море, несущее гибель?»

— У меня нет больше дочери, — глухо произнёс Понирос. Лицо Сталии исказилось, но она не издала ни звука. — Мой ребёнок никогда бы не пошёл на насилие и отравление ради привлечения внимания объекта своих чувств. Я многое был готов простить своим детям, но этого я понять и принять не могу.

«Значит, море…» — с горечью отметил я. Где-то далеко, сквозь время и пространство, мальчишка с комом в горле и подступающими слезами спорил с учителем о ценности жизни ребёнка. Спорил, уверенный, что любой бы на месте карлика любой ценой спас бы своего сына.

— Я прошу вас только об одном, — Понирос умоляюще заломил руки, — пощадите моего сына! Я сделаю всё, чтобы он осознал свою ошибку, научу его смирению и новым законам жизни. Клянусь, что более он не будет проблемой.

— Иди домой, Понирос, — устало произнесла Узза. — Бери жену и сына и иди домой. Что с ним будет я решу завтра.

Идморец низко поклонился Уззе и пошёл к жене, лежащей на земле. Норв сидел подле неё и с испугом наблюдал за происходящим.

— Отец! — пронзительно закричала Сталиа. Понирос не обернулся, но я заметил, как напряглась его спина, а пальцы напряглись, будто он хотел сжать их в кулаки, но в последний момент передумал. — Отец!

Понирос помог встать жене на ноги и, поддерживая её за плечи, повёл в сторону городских ворот. Норв плёлся за ними, постоянно оглядываясь на прикованную к столбу сестру.

Мы остались втроём.

— Сталиа, — окликнул я девушку. Та смотрела вслед семье и, казалось, совершенно забыла о нашем присутствии. — Ты… ты понимаешь, что натворила?

— О, я прекрасно понимаю, — выдавила она в ответ. — И, если бы была возможность, я, не раздумывая, повторила всё вновь, в надежде, что это сработает. Странные вы существа, — Сталиа склонила голову на бок и окинула нас с Уззой долгим взглядом, будто экспонат в музее. — Особенно вы, учитель. Я чувствую в вас океан эмоций и чувств, хотя в ваших соплеменниках нет и тысячной доли того, что ощущаете вы. Как же вы могли выбрать её? — она мотнула головой в сторону Уззы. — Холодную, безразличную и бесчувственную гадину?

Узза неожиданно засмеялась. Закинув голову назад, она смеялась долго и громко, как никогда до этого. От этого безумного смеха мне стало некомфортно.

— Глупая девчонка! — с трудом произнесла Узза сквозь смех. — Ты так глупа, что даже жаль тебя убивать.

Сталиа недоумённо смотрела на смеющуюся Иную, потом перевела взгляд на мои руки, всё ещё обхватывающие плечи Уззы.

— Нет, — прошептала девушка, — не может быть…

В ответ на её слова Узза изогнула правую руку и резким движением обнажила моё запястье, охваченное клеймом.

— Вы тоже раб, — прошептала Сталиа. — И у вас не было выбора…

— Довольно! — оборвала её Узза. — Пора заканчивать с этим. Ты посмела отравить моего питомца, глупая девчонка!

Я вздрогнул. Слова Уззы отдались глухой болью в груди, и в тот момент она казалась мне совершенно чужой и жестокой инопланетянкой, лишившей меня свободы и воли. Мне хотелось убежать, но всё тело будто парализовало.

Сталиа пронзительно закричала, и я увидел, как её руки начинают дымиться. Браслет на её запястье заискрил, и через несколько секунд платье на Сталии вспыхнуло, будто перед этим её облили бензином. Я помнил запах во время сожжения людей: тошнотворный и тяжёлый. Сгоряющая Сталия пахла совсем иначе: будто кто-то сжигал сноп сухих трав. Узза с явным наслаждением наблюдала за казнью. Когда крик девушки стих, Узза обернулась и произнесла:

— Как видишь, не море.

И, не говоря ни слова, пошла прочь. Бросив последний взгляд на догорающую Сталии, я пошёл за Уззой.

В тот вечер Узза заставила меня раз двадцать прочитать ей «Вересковый мёд». После долгих месяцев русский с трудом поддавался мне, будто никогда не был мне родным, но к пятому прочтению вбитые в память строки легко срывались с моих губ. Узза слушала молча, лёжа в кровати, лишь изредка прося повторить ту или иную строку, и я охотно выполнял её указания. Это было лучше, чем давящее молчание или разговоры о случившемся.