2070 (СИ)

А потом наступила тишина. Я всё ждал, когда перестану мыслить, но время шло, а я оставался… жив? Вряд ли. Я не ощущал своего тела и не слышал ничего, что могло бы связать меня с миром живых.

Я быстро потерял счёт времени. Да и как можно следить за тем, чего не существует? Я пытался вспомнить, что со мной произошло, но тут же мысленно рассмеялся. Конечно же, ничего. Разве может существовать что-то, помимо вечной пустоты?

Я не ощущал скуки лишь потому, что уже не знал, что такое скука. Мне не хотелось обдумывать ошибки прошлого, ведь и они растворились в тот момент, когда я…умер? Я попытался зацепиться за эту мысль, но через секунду напрочь про неё забыл. И мне было всё равно. Если бы я знал, что такое покой, я бы с уверенностью сказал, что он по сравнению с моим состоянием — сильнейшая тревога, удушающий страх, сотрясающее всё тело волнение. Но я не знал ничего и потому был частью пустоты.

Так я существовал целую вечность, пока не заметил изъяны в идеальной пустоте. Если раньше вокруг меня ничего не было, то теперь я отчётливо понимал, что меня окружает темнота. Она наполняла пространство вокруг меня, казалась осязаемой и конечной. Медленно ко мне в голову приходили мысли. Мне было больно от них, хотелось уйти обратно в пустоту, но сознание цепко хваталось за возможность жить. Я вспоминал своё имя и привыкал к его звучанию. Мне не нужно было шевелить губами и языком, чтобы издавать звуки, но я по привычке произносил слова, радуясь тому, как легко и свободно мне это удаётся. Я вспоминал, что такое секунды, и с замиранием сердца считал их, радуясь тому, что существует время. Всё сильнее и сильнее становилось моё сознание, уничтожало пустоту, заполняя её образами, мыслями и воспоминаниями.

Яркий рыжий свет ослепил меня, разрушая темноту, и я потянулся к нему, зная, что это единственное во всём мире, чему я могу доверять. Я окунулся в него с головой, ощущая, как сияние проходит внутрь меня, сливается с кровью и устремляется к глубокой ране в груди. Я с восторгом и волнением наблюдал, как свет обретает плоть, и вот уже чьи-то тонкие и нежные руки, окутанные рыжеватой дымкой, касались раны. Я знал, что больно не будет. Теперь уж точно.

Я протянул руки, пытаясь нащупать того, чьи ладони исцеляли мою рану. Пальцы схватили плотную ткань, и я отчаянно сжал её, стремясь окончательно вырваться из темноты.

В первую секунду, открыв глаза, я решил, что ослеп. Вскрикнув, я зажмурился.

— Марк! — этот голос я узнал бы из тысячного хора. И как я мог позволить пустоте стереть его из моей памяти? — Марк… — Узза провела пальцами по моему лицу, и я ощутил почти болезненное счастье, от которого, казалось, могло разорваться сердце. — Всё хорошо, Марк, всё хорошо, — шептала она, и я чувствовал её радость. — Ты жив, мой Марк.

Её голос дрожал, будто она была готова расплакаться, и я ощутил необходимость увидеть её лицо. С трудом разлепил веки и с удивлением обнаружил, что в комнате сумрачно, и только лампа в углу горит тусклым светом.

Узза была болезненно бледна и измотана, но её глаза сияли, а потрескавшиеся губы растянулись в улыбке. Я поднял руки и обхватил её лицо ладонями и смотрел, смотрел, смотрел, наслаждаясь каждой чёрточкой. Нежно провёл пальцами по заострившимся скулам, прикоснулся к сухим и безжизненным волосам и, наконец, притянул её к себе, не обращая внимание на жгучую боль в груди. Я обнимал её, чувствуя, как силы возвращаются к моему телу.

— Где мы? — тихо спросил я спустя долгое и умиротворяющее молчание, всё ещё обнимая Уззу.

— В нашей каюте, — тихо ответила Узза. — Летим на мою родину.

Спустя вечность она осторожно высвободилась из моих объятий и нависла надо мной.

— Ты понимаешь, что натворил? — хрипло спросила она.

— Прости, Узза, — прошептал я, смотря ей в глаза. — Я не знаю, как так вышло. Просто…

— Просто что?

— Просто я не мог иначе. То, что я тогда ощущал, — я поморщился, вспомнив удушающую тревогу, не позволяющую ни на минуту расслабиться, — оно вынудило меня пойти в храм.

— Ты должен был сказать мне! — вскрикнула Узза с отчаянием. — В ту же секунду, как тебе стало плохо!

— Я думал, — медленно произнёс я, — что это не интересно тебе… — Я запнулся. Воспоминания отдавались болью, и я ощутил поднимающуюся к горлу тошноту. — Ты не обращала внимания, и я подумал, что ты…

— Замолчи! — Узза зажала мне рот ладонью. В её глазах я увидел страх. — Замолчи сейчас же! И не смей больше даже думать о том, что я могу пренебречь тобой! Понял?

Я кивнул. Узза выдохнула и убрала ладонь с моего лица.

— Тебе нужно поспать, — произнесла она, вставая с кровати. — Только тогда, когда я буду удовлетворена твоим состоянием, мы поговорим. Твои эмоции сейчас может ощутить весь корабль. И, поверь, никто не обрадуется им. Закрывай глаза, Марк, — настойчиво произнесла она, поправляя подушку и укрывая меня одеялом.

— Только не уходи, — с мольбой прошептал я. — Не оставляй меня.

— Не оставлю, — согласилась Узза. — Потерпи минуту.