2084: Конец света

Восстановление исчезнувшего мира – это всегда в определенной мере его идеализация и одновременно в некотором смысле разрушение его во второй раз, поскольку мы вырываем прошлое из одного контекста, чтобы вставить в другой, и таким образом фиксируем его в неподвижности и тишине или же побуждаем его говорить и делать такое, чего он, возможно, не говорил, не делал. Рассматривать его в таких условиях равносильно разглядыванию трупа человека. Ты можешь смотреть на него сколько угодно, помогать себе прижизненными фотографиями этого человека, ты можешь прочитать все, что об этом человеке было написано, но ты никогда не сможешь прочувствовать на себе ту жизнь, которой этот человек жил и которая жила вокруг него. В моем музее хранится множество предметов определенной эпохи – двадцатого века, как называли ее современники, – расположенных в зависимости от предназначения и использования, для которых они создавались; ты увидишь также поражающие своей правдоподобностью восковые фигуры мужчин и женщин, изображающие их в повседневной жизни, восстановленной до мельчайших деталей, однако всегда будет чего-то недоставать: какого-то движения, дыхания, тепла, без которых картина есть и всегда будет лишь натюрмортом, мертвой натурой. Воображение, каким бы большим оно ни было, не в силах наделить жизнью… Возьмем, например, тот шезлонг, в котором я сидел или лежал только что и который вызвал твое удивление. Он принадлежит своему времени, он был создан благодаря определенному восприятию жизни… Если бы я рассказал тебе об отпуске, развлечениях, туризме и превосходстве по отношению к природе, поставленной на службу человека, если бы ты узнал, что все это значит, и смог бы прочувствовать все эти вещи в их тогдашней полноте, ты увидел бы шезлонг таким, каким он был на самом деле, а не куском брезента, натянутым на четыре деревянных бруска, как ты, конечно же, подумал, увидев его.

Я бы хотел, чтобы после посещения музея ты рассказал мне, если, конечно, захочешь, какие чувства ты испытал, к каким размышлениям тебя подтолкнуло увиденное. Я смотрю на музейное собрание уже так давно, что между нами образовалась определенная дистанция, если когда-то ее вообще могло не быть… Иногда мне кажется, что я набрел на кладбище, которое встретилось мне на дороге; я вижу могилы, читаю имена, но ничего не знаю об умерших, не знаю, какими они были при жизни, где и когда они жили.

Не забудь, что все это строжайшим образом запрещено нашей религией и нашим правительством, вот почему я соорудил музей здесь, в нашем поместье, а не в А девятнадцать, где живу среди людей… Вот почему я торгую подержанными вещами, а украдкой еще и антиквариатом, к великому сожалению моих братьев Бри и Виза, которые считают, что такое поведение не пристало моему положению, а также моего молодого, умного и очень амбициозного племянника Рама, которому я прибавил работы по обеспечению моей безопасности и созданию благоприятных условий для моей экономической деятельности, но я делаю вид, что не замечаю его усилий, чтобы он не старался еще больше… В А девятнадцать меня уже считают этаким тайным властителем, однако все вокруг меня контролируют полицейские держиморды. Я нашел призвание в старых вещицах и антиквариате, они позволяют мне держаться подальше от Абистана и тайно работать над проектом по воссозданию в моем музее двадцатого века. Давай же, начинай свою экскурсию по прошлому, по богохульству и заблуждениям… А я буду тебя ждать на выходе, чтобы не отвлекать от осмотра.

Музей представлял собой анфиладу более или менее просторных залов, и каждый был посвящен одному из эпизодов человеческой жизни, которые, наверное, и сами воспринимались отдельными мирами, герметичными и независимыми друг от друга. Это побудило Тоза разделить залы запертыми на ключ дверями, а ключ от каждой следующей двери был спрятан где-нибудь в нагромождении экспонатов предыдущего зала. Чтобы пройти в следующий зал, он же следующий эпизод жизни, нужно было отыскать ключ, причем время было ограничено: жизнь – это движение, она не ждет. Создавая такое препятствие, Тоз хотел поставить посетителя (но кого же еще, как не себя?) в естественное состояние человека, который не знает своего будущего и постоянно, спеша и преодолевая трудности, находится в его поисках.

В первом зале были представлены роды, появление на свет и раннее детство. Все было очень достоверно, родовой зал на самом деле выглядел кричащим, почти слышались крики мамы и первый плач младенца. На стендах, столиках и даже на полу демонстрировались обычные для этого периода жизни предметы: колыбель, ночной горшок, детская коляска, ходунки, погремушки и другие игрушки… Картины и фотографии на стенах изображали повседневную жизнь: играющих, едящих, спящих, купающихся и рисующих детей под присмотром родителей.