2084: Конец света

Следующие залы посвящались подростковому и взрослому периоду и разделялись по различным общественным статусам, историческим периодам, видам деятельности и другим обстоятельствам. Один из залов особенно впечатлил Ати: там размещался поражающий своей реалистичностью макет развороченного поля боя с грязными траншеями, хаотичным переплетением колючей проволоки, с противотанковыми ежами и поднимающимися в атаку изнуренными солдатами. Картины и фотографии иллюстрировали другие аспекты войны: разрушенные города, дымящиеся развалины, изможденных пленных в лагерях смерти, блуждающие по дорогам толпы беженцев, спасающихся от врага.

В другом зале экспонировалось оборудование для спорта и развлечений, а висящие на стенах фотографии показывали кинотеатр, каток, полет воздушного шара, прыжок с парашютом, стенд в тире, цирк и т. д. Игра, спортивные достижения, острые ощущения были страстью той эпохи. Так как после Победы и Великой Чистки подобные вещи в Абистане исчезли, Ати мог только гадать, откуда Тоз смог раздобыть столько экспонатов. И за какую цену.

Была еще мрачная комната, посвященная орудиям пыток и умерщвления, а другая освещала экономическую деятельность, торговлю, промышленность и транспорт. В соседнем зале размещалась симпатичная инсталляция, весьма похожая на то, что Ати и Коа видели в гетто вероотступов: барная стойка, официант, виртуозно снующий между столами, посетители, сосредоточенно пьющие разные напитки, всякие психи, демонстрирующие свои татуировки, усы и накачанные, как у грузчиков, руки и флиртующие с очень привлекательными женщинами, а в глубине комнаты даже виднелась узкая лестница, исчезающая в полутьме и многозначительности. На стене висел офорт, явно послуживший образцом для всей инсталляции. Рядом с ним была приклеена карточка с текстом: «Французское бистро, хулиганы былых времен, цепляющиеся к женщинам легкого поведения».

Гравюра была подписана: «Лео Безумец (1924)». Антикварная вещь бель эпок – начала двадцатого века.

Экспозиция предпоследнего зала посвящалась старости и смерти. Смерть одинакова для всех, однако погребальные обряды очень многочисленны и разнообразны. Там Ати долго не задержался: вид гробов, катафалков, крематориев, траурных залов для прощания с умершими и анатомического скелета, которого, похоже, забавляло собственное положение, его не воодушевлял.

Ати не замечал, как шло время, ведь он никогда не был в таком путешествии – целый век открытий и догадок. Бродя по музею, он вспоминал свои чувства во время нескончаемого странствия по Абистану, от края Син до Кодсабада. Живой музей раскинулся на многие тысячи шабиров: бесконечная анфилада регионов и мест под различными названиями, пустынь, лесов, руин, заброшенных лагерей, разделенных пусть и невидимыми, но в символическом смысле не менее непроницаемыми границами, чем запертые на висячий замок двери (особенно если забыл сделать отметку во въездной визе). Огромное разнообразие народов, обычаев, поселений, домашней утвари, рабочих инструментов постепенно изменило взгляд Ати на Абистан и на собственную жизнь. Дойдя до Кодсабада, Ати стал другим человеком, он никого не узнавал, и его самого узнавали только благодаря слухам о том, что прежде он, любимец Йолаха, был чахоточным больным, чудесным образом исцеленным в краю Син. Неужели этого ожидают от музея? Рассказывать, будто книга, о жизни, подражать ей ради удовольствия, переделывать людей? Предметы, картины, фотографии, макеты – неужели они действительно обладают некой силой видоизменять представления человека о жизни и о себе самом?