2084: Конец света

В конце экскурсии в большом пустом зале Ати встретился с Тозом, и тот разъяснил ему свою задумку: Ати вошел в музей через пустую комнату и выходит из него также через пустую комнату. Это символический образ самой жизни, находящейся меж двойного небытия: небытия до творения и небытия после смерти. Жизнь ограничена этими пределами, она располагает лишь отведенным ей временем, непродолжительным, разделенным на не связанные между собой отрезки, если не считать того багажа знаний, который человек таскает за собой от начала до конца выделенного ему срока в виде сомнительных воспоминаний о прошлом и смутных ожиданий будущего. Переход от одного отрезка к другому не выражается явно, он остается тайной; однажды хорошенький младенец, неисправимый соня, исчезает, что никого не тревожит, и на его месте появляется маленький непоседливый и любознательный ребенок, похожий на эльфа, что также не удивляет маму, которая остается с двумя неуклюжими бесполезными грудями. Позже происходят другие, не менее скрытые перемены: стройного улыбчивого молодого человека, который только что был здесь, без предупреждения сменяет потолстевший озабоченный добряк, а затем, в свою очередь, неизвестно при помощи каких фокусов страдающий мигренью мужичок уступает место сгорбленному неразговорчивому старикашке. Удивляются лишь в конце, когда еще теплая смерть скоропостижно смещает молчаливо замершего в своем кресле у окна деда. Эта трансформация уже излишняя, хотя, тем не менее, иногда желанная.

– Жизнь проходит так быстро, что ничего не успеваешь увидеть, – так потом скажут по дороге на кладбище.

Время пополудни Тоз и Ати, испытывая неподдельную печаль, провели в философствованиях. Тоз жил в состоянии ностальгической тоски по тому миру, которого не знал, хотя надеялся, что правильно его воссоздал в виде натюрморта, в который хотел бы теперь вдохнуть жизнь. А для чего это нужно? Они пришли к выводу, что вопрос бессмысленный, так как пустота является сущностью самого мира, однако, тем не менее, не мешает этому миру существовать и заполнять себя пустяками. Это тайна нуля, которая существует для того, чтобы сказать, что ее не существует. С этой точки зрения Гкабул служил безукоризненным ответом: на абсолютную бесполезность мира можно ответить только абсолютным и утешительным повиновением всех существ небытию. Мы и есть ничто, мы этим ничем и останемся, и прах возвращается к праху. Ати посмотрел на этот вопрос с другой стороны и пришел к мысли, что конец мира начинается в момент его зарождения, а первый крик жизни является также и первым предсмертным хрипом. С течением времени и накоплением страданий он убедился: чем дольше продолжалось какое-либо несчастье, тем скорее наступал конец мира и тем раньше жизнь начинала новый цикл. Следовало не ждать чего-то с полной головой вопросов, а форсировать процесс, так как умереть с надеждой на новую жизнь все-таки более достойно, чем жить доведенным до отчаяния в ожидании смерти.

Ати и Тоз искренне сошлись в том, что великой бедой Абистана стал Гкабул: он предлагает человечеству подчинение освященному невежеству в качестве ответа на насилие, присущее пустоте, и, доведя рабское состояние до отрицания самого себя, до саморазрушения в чистом виде, Гкабул отказывает человечеству в бунте как в средстве выдумать для себя подходящий мир, который, по крайней мере, помог бы ему уберечься от окружающего безумия. Религия и впрямь лекарство, которое убивает.