— Да нет, моя подпись, — неловко пожимает плечами Сергей Борисыч, будто извиняется. — Так что готовьтесь.
— А может, не надо?
— Надо, Васильев, надо! — с нажимом говорит заведующий, отчего уверенности в себе у меня еще убывает. Что-то меня ждет. И судя по его таинственному тону, ничего хорошего.
Сергей Борисыч уходит, а я, на автомате переступив через Лунтика, заваливаюсь на свою кровать и раскрываю книгу. Глаза бегают по строчкам, а голова о другом думает. Нет, не могу читать. Откладываю книгу в сторонку и гляжу в потолок, по которому бегает жирная сытая муха. Вот счастливое насекомое: поест, умоется, поспит и ничто его не волнует сверх того. А меня вот терзают жуткие волнения, от которых я незаметно для себя засыпаю, но не успеваю провалиться в сон по-настоящему, как меня одергивает голос медсестры Ниночки:
— Васильев.
— Я! — зачем-то вскакиваю с кровати, наступив все-таки на Лунтика и едва не кувыркнувшись через него. — А, чтоб тебя, дебила расплющило!
Счастливый Лунтик, ехидно хихикая, убирается на свою койку, где принимается гладить свое оттоптанное пузо и разглядывать серый пыльный след от моего тапка.
— На процедуры! — говорит между тем Ниночка.
— А можно я потом? — наивно спрашиваю я.
— Никаких потом, Васильев. Будем строго придерживаться назначения врача.
— Придерживаться — так придерживаться, — повесив нос, я плетусь по коридору вслед за виляющей широкими бедрами Ниночкой. На мой взгляд, слишком широкими, но это, конечно, дело вкуса. Талия у нее осиная, щиколотки тонкие, ступни маленькие, а бедра халат распирают так, что пуговицы на пределе держатся. Такими обычно женские стилизованные силуэты рисуют.
Но мысли у меня в тот момент вовсе не в том направлении скакали. И когда мы прошли мимо процедурной комнаты, мне и вовсе не по себе стало.
— Ниночка, а мы куда идем? — спросил я. — Процедурка-то вот она.
А она мне через плечо:
— А у нас разные процедурные есть.
В первый раз об этом слышу, честное слово! И вовсе меня от того страх взял. А Ниночка виляет себе бедрами, маленькими ступнями в босоножках по полу перебирает, подбойками тихонько цокает. Доцокала до угла коридора и влево свернула. Я за ней. А куда деваться? Сам не пойдешь — силой поведут. Это ведь не терапия вам какая!
Остановилась Ниночка у безымянной двери справа, дверь открыла и посторонилась, сделав мне приглашающий жест.
— Входите, Васильев.
— А можно я здесь подожду? — спрашиваю, переминаясь с ноги на ногу.
— Да нет, лучше там, — серьезно так говорит. Юмора в ней ноль, в нашей Ниночке.
Я вздыхаю и делаю шаг через порог. Оглядываюсь. Куча всякого оборудования в комнате понатыкано, а промеж него у окна телевизор стоит. На мой сильно смахивает. Впрочем, все они сейчас на одно лицо, то есть, экран.
Чтоб тебя, думаю!
А телевизор сам собой включился, и заскакали на экране по широкому суку белочки с пушистыми хвостами — про животных передача. Поглядел я на них печально — не иначе сейчас начнут просвещать насчет интимной жизни белочек.
— Присаживайтесь, — вошедшая следом за мной Ниночка, положила мне руку на плечо и кивнула на стул.
— Знаешь, я лучше постою, — отвечаю ей, а сам думаю, как бы отсюда слинять по-тихому.
— Да нет, вы все-таки садитесь, — настаивает Ниночка, и мне ничего другого не остается, как опуститься на стул, стоявший посреди комнаты напротив телевизора. — Телевизор смотрите.
— Спасибо, не хочу, — отвечаю я, складывая руки на груди и отворачивая голову.
— Нет, так не пойдет, Васильев, — качает Ниночка головой. — Вам прописаны адаптационные процедуры, и вы просто обязаны выполнять предписания врача.
— А если я не хочу это смотреть?
— Значит, будете смотреть принудительно! — Ниночка сурово сводит на переносице тонкие выщипанные брови и придавливает меня ладонью к стулу. Ну как тут спорить с ней? Я забыл сказать, что не только бедра у нее широкие, но и плечи. И руки ничего себе — любого непокорного в дугу скрутить может. Похоже, плаванием занималась или даже тяжелой атлетикой, что, разумеется, еще хуже. В смысле, для меня.
И вообще, я в ней давно робота подозреваю. Знаете, такие бывают, на человека похожие. И не отличишь, пока не прощупаешь детально. Но щупать Ниночку я, разумеется, не собираюсь. Хотя, психам, говорят, все можно, но боязно что-то. В конце концов, какое мне, собственно дело до того, робот она или человек? Но ведь интересно же!
Нет, не буду щупать… Добром это не кончится. И так ясно, что робот. Ну откуда в живом человеке столько терпения может взяться? И силищи. Она ведь — Ниночка — добротой душевной и голыми руками умудряется успокаивать даже супергероев наших, включая гонщика призрачного. И всегда-то она такая обходительная, заботливая, добрая…
Но не сейчас.
Сейчас она, скорее, пантеру на изготовке перед своим коронным прыжком напоминает.
— Хорошо, хорошо, — быстро отвечаю я. — Пошутить уж нельзя.
— Шутки у вас дурацкие, Васильев, — серьезно говорит Ниночка и убирает с моего плеча свои нежные сильные пальцы.
— А я и есть дурак, — скалюсь я ей в ответ снизу вверх.