216512_B61BA_yamburg_e_a_pedagogicheskiy_dekameron

Этот мальчик вызывал озабоченность учителей уже с первого класса. О таких детях привычно говорят: шило в одном месте. Во время урока он мог внезапно выскочить из-за парты, носить­ся по классу, срывать шторы. Сегодня такому ребенку, скорее всего, поставили бы диагноз: гиперактивный ребенок с синдро­мом дефицита внимания — и посоветовали бы обратиться к специалистам, психиатрам и нейрофизиологам. Но дело проис­ходило двадцать лет назад, когда о подобных тонкостях мало кто имел представление. При всех отклонениях в поведении мальчик обладал сохранным интеллектом, неплохо учился, в изучении некоторых предметов даже опережая своих сверст­ников. У него были явные избирательные способности. Забегая вперед, скажу, что в восьмом классе он знал наизусть весь учебник металловедения для техникума и демонстрировал особые успехи в изучении химии. Но год от года его агрессивность на­растала, принимая все более одиозные формы. В третьем клас­се он уже беспрестанно колол девочек булавками, получая от этих «шуток» неизъяснимое наслаждение...

Мне повезло с коллегами. Мудрые, терпеливые педагоги, они делали все от них зависящее, чтобы этот ребенок продол­жал обучение. Но как прикажете объяснять родителям других учеников, которые часто становились жертвами этого странного мальчика, его пребывание в классе? Не скрою, уже в те годы на полулегальных основаниях у нас в школе существовала психо­логическая служба. Но обследование ребенка без согласия ро­дителей недопустимо по этическим соображениям и входит в противоречие с нормами права. На мое осторожное предложе­ние обследовать ребенка в стационаре мать ответила категори­ческим отказом. Отчасти ее можно было понять. Поставить мальчика на учет в психиатрический диспансер — в те годы это было равносильно тому, что поставить крест на его будущей карьере. На деликатную просьбу разрешить провести обследо­вание приватно, нашими специалистами с полной гарантией со­хранения медицинской тайны, она отреагировала весьма бур­но: «Не позволю из моего сына делать дурака!»

— При чем тут это? У мальчика сохранный интеллект, он хо­рошо учится. Нас беспокоит его поведение.

Никакие доводы не действовали. Как тигрица, она защища­ла собственного ребенка от... специалистов.

Гром грянул в конце восьмого класса. Подросток зажал в лифте второклассницу, раздел ее и исколол иголками. Преступ­ника быстро нашли и возбудили уголовное дело. Теперь уже мать со слезами на глазах обратилась ко мне за помощью.

— Немедленно требуйте психиатрическую экспертизу ин­ститута Сербского, это ваше и его единственное спасение!

Откровенно говоря, нам все давно было ясно. У парня раз­вивалась юношеская шизофрения, которая с трудом поддается лечению до четырнадцати лет. Подростку на момент заключе­ния под стражу было тринадцать.

И был суд, по решению которого юноша получил принуди­тельное лечение. Прямо в зале суда его мать, в сущности моло­дую женщину, разбил инсульт, и ее увезли на «скорой». Между тем парня подлечили, он окончил нашу школу в восемнадцать лет и благополучно поступил в институт, закончил его и работа­ет инженером. С тех пор глубоко больная женщина ежегодно в День учителя звонит по телефону и заплетающимся инсульт­ным языком поздравляет меня с праздником. Если бы в свое время она отнеслась к нам с большим доверием, горя можно было бы избежать...

Каждый раз, когда приходится убеждать родителей в необ­ходимости обследования ребенка, вызывающего озабочен­ность школы, рассказываю эту и подобные ей истории, которых немало в директорской «копилке». Не всегда, но иногда помо­гает. Кое-кто соглашается.

Старые песни о главном

В начале перестройки, когда только пробивались первые бре­ши в железном занавесе, страна изрядно повеселилась. Во вре­мя телемоста с Америкой на «провокационный» вопрос из-за океана о том, как у нас обстоит дело с интимной сферой, после­довал категорический ответ одной серьезной дамы: «У нас в стране секса нет». Между тем женщина, вызвавшая приступ хо­хота у миллионов телезрителей, была недалека от истины.