22 июня… О чём предупреждала советская военная разведка. «Наступающей ночью будет решение, это решение – война»

Едва ли предложение разбомбить собственные «Бакинские нефтяные прииски» являлось неумело сделанной провокацией. На фоне достоверной информации в части возможных сроков нападения Германии на СССР подбрасывалась идея уничтожения собственных нефтяных приисков.

Исходя из доклада М.А. Воронцова и акцентов, которые он расставил, у наркома ВМФ Н.Г. Кузнецову не было оснований добиваться приема у И.В. Сталина и срочно информировать военное руководство, тем более, что содержание доклада было доложено шифртелеграммой еще 15 июня.

В последующем М.А. Воронцов писал, что он видел признаки скорого начала войны между СССР и Германией и неоднократно сообщал о них в Центр, однако не считал агрессию возможной по причине действия Договора с Германией о ненападении и в связи незавершенной войной между Третьим рейхом и Англией.

«Около 11 часов вечера зазвонил телефон. — Вспоминал Н.Г. Кузнецов. — Я услышал голос маршала С.К. Тимошенко:

— Есть очень важные сведения. Зайдите ко мне. Быстро сложил в папку последние данные о положении на флотах и, позвав Алафузова (контр-адмирал, начальник оперативного управления — заместитель начальника Главного морского штаба. — М.А.), пошёл вместе с ним… Маршал, шагая по комнате, диктовал… Генерал армии Г.К. Жуков сидел за столом и что-то писал… Семён Константинович заметил нас, остановился. Коротко, не называя источников, сказал, что считается возможным нападение Германии на нашу страну.

Жуков встал и показал нам телеграмму, которую он заготовил для пограничных округов. Помнится, она была пространной — на трёх листах. В ней подробно излагалось, что следует предпринять войскам в случае нападения гитлеровской Германии. Непосредственно флотов эта телеграмма не касалась. Пробежав текст телеграммы, я спросил:

— Разрешено ли в случае нападения применять оружие?

— Разрешено (здесь и далее выделено мной. — М.А.).

Поворачиваюсь к контр-адмиралу Алафузову:

— Бегите в штаб и дайте немедленно указание флотам о полной фактической готовности, то есть о готовности номер один. Бегите!

Тут уж некогда было рассуждать, удобно ли адмиралу бегать по улице. Владимир Антонович побежал, сам я задержался ещё на минуту, уточнил, правильно ли понял, что нападения можно ждать в эту ночь. Да, правильно, в ночь на 22 июня. А она уже наступила!..

Позднее я узнал, что нарком обороны и начальник Генштаба были вызваны 21 июня около 17 часов к И.В. Сталину. Следовательно, уже в то время под тяжестью неопровержимых доказательств было принято решение: привести войска в полную боевую готовность и в случае нападения отражать его»⁴⁶⁹.

Но список посетителей кремлёвского кабинета Сталина противоречит утверждению адмирала: если бы это решение было принято в 17 часов, нарком ВМФ узнал бы о нём, войдя в 19.05 в кабинет главы государства вместе с наркомом обороны.

Выйдя из него в 22.20, Тимошенко и Жуков без труда могли вернуться в свой наркомат до 23 часов. Утверждённый Сталиным текст директивы нужно было отправить адресатам, один из которых — нарком ВМФ. Отсюда его приглашение в кабинет Тимошенко и вручение экземпляра директивы без номера военным советам приграничных округов о приведении войск в полную боевую готовность в связи с возможным нападением фашистской Германии.

Резонен вопрос: какое решение, получив директиву наркома обороны, принял нарком ВМФ — привести западные флоты и флотилии в полную боевую или в оперативную готовность № 1?

Версия, отличающаяся от обнародованной Н.Г. Кузнецовым, приведена в письме ему В.А. Алафузова от 13 ноября 1965 года: