22 шага против времени

– А в канареек преобразовывать – не демаскировка?

– Так это же в закрытом помещении.

– Какая разница?

– В помещении – это как камень бросить в ведро с водой, которое крышкой накрыто. Со стороны же не видно, что внутри по воде круги разбегаются.

– А почему в чистом поле нельзя – там же нет никого, только земля и небо?

– На небе как раз и остаются отпечатки преобразований. Только голову подними и сразу увидишь, когда преобразование делали. Потом сдвинулся по времени и, пожалуйста, бери нас тёпленькими.

– Слушай, – приподнялся на кровати и испуганно выглянул в окно Лера. – Но ты же и в саду, и в усадьбе, и в сельце преобразовывал. Выходит, инопланетные академики нас давно могли засечь?

– Теоретически да, а на практике вряд ли. Во-первых, погрешности возникают большие, можно не туда уйти.

– Как это не туда?

– Ну, не в ту эру, не в тот век, не в тот год, даже не в тот час. Во-вторых, они же не знают точно, что это мы преобразовывали, а не какой-нибудь местный колдун. А, кроме того, при малейшей ошибке можно попасть в другое измерение.

– Какое ещё измерение?

– В четвёртое, пятое, шестое, сто двадцатое… Их тут полно – миллионы штук. А вот если мы отошлём на Ту-Тью оканареенного Фу-Фью с папашей, нас сразу найдут. Это то же самое, что отправить письмо с обратным адресом.

Дуэль

На дуэль Марьян Астафьевич явился в гвардейском мундире. Вместе с ним прибыл его секундант, инженерный лейтенант Смольский из расквартированного в городке артиллерийского полка. Также приехал уездный штаб-лекарь Пирошкин.

– Позвольте, господа, – сразу же заявил лейтенант, – объявить условия дуэли.

По его словам выходило, что между барьерами, разделяющими противников, должно быть не более десяти шагов.

– А сходиться вы начнёте на тридцати, – пояснил Смольский.

– А когда можно делать пиф-паф? – поинтересовался Лера.

Губы лейтенанта тронула снисходительная усмешка, но он тотчас прикрыл её ладонью, откашлялся и с самым серьёзным видом повернулся к Лере.

– Стрелять, граф, – сказал он, – можно с любого расстояния, после того как будет дана команда сходиться. Но и после первого выстрела противник должен продолжать идти, пока не достигнет барьера или же пока не прозвучит второй выстрел.

– Кстати, граф, – показал он на Лерину шпагу, – дайте-ка мне ваш клинок.

Взяв Лерину шпагу в левую руку, а свою в правую, Смольский отошёл к ближайшей лужайке и, выбрав бугорок повыше, воткнул первую шпагу в землю.

– Это у нас будет первый барьер, – сказал он, отсчитывая десять шагов, – а это будет второй.

И воткнул в землю вторую шпагу. После этого лейтенант отсчитал от каждой шпаги-барьера в разные стороны ещё по десять шагов.

– Ну-с, князь, – открыл он ящичек с двумя дуэльными пистолями, – за вами право выбора.

Шурка, не гадая, взял тот пистолет, который был к нему ближе. Вооружился и Переверзев.

– Не желаете ли, господа, мировую? – спросил для приличия лейтенант.

Не успел Шурка рта открыть, чтобы согласиться, а Переверзев уже энергично замотал головой.

– Ни в коем случае. Начинаем сейчас же.

Шурка послушно отошёл к отмеченному для него месту. Вид у него был удручённый. Во всяком случае, так казалось со стороны. Марьян Астафьевич, напротив, надменно усмехался и вообще смотрел на противника, как на уже выброшенную и совершенно ненужную вещь.

Выйдя на позиции, дуэлянты повернулись друг к другу лицом.

– Сходитесь! – махнул рукой Смольский, и Переверзев с Захарьевым пошли навстречу, выставив перед собой оружие.

Дуло Шуркиного пистолета смотрело то влево, то вправо, то задиралось к небу, то опускалось долу. Вообще, казалось, что он вот-вот его отбросит и расплачется. На самом деле Шурка ни о чём таком не помышлял и, конечно же, совсем не удручался. Он всего-навсего ломал голову над тем, как победить Переверзева и в то же время его не убить. Поэтому Шурка попросту не видел ни своего противника, ни даже лужайки, по которой шёл. Отсчитывая роковые шаги, он блуждал внутренним взором по бесконечным формулам веществ, составляющих окружающий мир.

В отличие от Захарьева, отставной подпоручик нисколько не думал о последствиях дуэли. За многие годы службы не однажды ему приходилось выходить к барьеру. Да и что значит одна-единственная пуля для боевого офицера, побывавшего в таких переделках, где от летящих ядер свет Божий застилало. Да и вышел бы супротив него опытный стрелок, а то мальчишка, заезжий франт, щелкопёр, который сей же час испугается и выстрелит в воздух. Так и случилось.