232 (СИ)

И Аарван оцепенел, жизнь в нем будто остановилась, дабы не расплескать драгоценное мгновение. Забыты были грозные окрики, вечные запреты, тоскливая муштра и страх наказания. Остались лишь огромное лицо, заслонившее небо, всепроникающий взгляд и прикосновение богоравного существа — тяжелое, но не тяжкое, отечески любящее, с едва ли ощутимым для ребенка, но явным для взрослого привкусом бессмертия. Всегда холодный и брезгливо-требовательный, всегда опутанный сетью правил и предписаний, маршал наконец позволил любить себя, и это преображение сделало его желанным и вечным. В тот миг перед мальчиком встал отец, который не предаст, не оставит, всегда будет рядом, в тот миг Аарван узнал, каково это — напрягая все силы, стремиться к превосходящему тебя существу, пребывать краткое время в лучах его света, а после вновь отправиться в изгнание, на этот раз уже навсегда.

Ибо правда, простейшая и в простоте своей неразрешимая, заключалась в том, что Глефод любил отца, а отец его не любил. Что мальчику явилось откровением, прорывом в некий истинный мир, где отношения между отцом и сыном такие, какими им и полагается быть, для маршала было лишь мимолетным интересом к собственной плоти и крови — интересом, продиктованным не столько родительскими чувствами, сколько соображениями политики, репутации, престижа. Повзрослев, Аарван понял это, и все же подлинная реальность, открытая ему однажды, не потускнела ни на миг, и именно к ней капитан обращался всякий раз, когда действительность показывала клыки. Фактически всю жизнь в нем существовал некий идеальный образ отца — героя, защитника, воина — и во имя этой иллюзии Глефод шел против собственной природы, против сути человека слова, не имея за собой ни особых талантов, ни какой-либо склонности к воинскому ремеслу.

Он понимал, что никогда не станет таким, каким хотел его видеть отец, что все попытки заслужить его расположение — и служба в ненавистном полку, и спасение брошенного знамени, и нынешняя самоубийственная эскапада — все это бессмысленно и безнадежно, как если бы природа, обстоятельства, рок вовлекли капитана в неведомую игру, в которой он, несмотря на все старания, с самого начала был обречен на поражение.

И все же он старался.

О, как ты старался, Глефод!

9. Победители и побежденные: Джамед Освободитель и Аарван Глефод

Сравнивая противника старого мира с его защитником, героя — с человеком, которого героем назвать никак нельзя, Томлейя не перестает удивляться, насколько точно эти двое созданы для своих ролей и друг для друга. Сама жизнь сформировала Джамеда победителем, а Глефода проигравшим, именно здесь причина того, почему Томлейя взялась за свою книгу. Хотя все книги о войне сосредотачиваются исключительно на Джамеде, в мозгу писательницы два этих персонажа стоят рядом, и один немыслим без другого.

В отличие от Глефода, происходящего из знатного рода, Джамед Освободитель, вождь Освободительной армии, враг гурабской династии, любовник, а впоследствии и муж Наездницы Туамот, едва ли мог гордиться своим происхождением. Сын вечно пьяного торговца-ветошника, с девяти лет он зарабатывал на жизнь сам, выполняя мелкие поручения, разнося газеты, а то и воруя все, что плохо лежит. Если благополучному капитану ненавидеть династию было не за что, Джамед мог предъявить ей все свое детство. И если Глефод намеревался сражаться из личных интересов, Джамед бился за будущее всего Гураба, за то, чтобы ни одному ребенку никогда не пришлось пережить того же, что пережил некогда он.

В сущности, думает Томлейя, Джамед Освободитель вполне заслуживает звания героя. Свергнув старую династию, он исполнил почти все из того, что обещал, а что не сумел, то и сделать было никак не возможно. Человек дела, Джамед дал народу Гураба правительство, которое тот мог избирать, армию, которая не разбегалась при виде врага, и социальные гарантии, которые не служили прикрытием для обирал.

Победи каким-то образом Глефод, человек слова — и он не сумел бы ничего сделать, ибо не видел никакого счастливого будущего, да в нем и не нуждался.

Человека слова и человека дела в этих двоих определяли личные качества, сформированные обстоятельствами и средой. Воспитанный улицей, Джамед Освободитель отличался решительностью, хладнокровием, независимостью, ответственностью, обаянием и недюжинным умом. Глефода, взращенного в одном из лучших домов Гураба, напротив, характеризуют малодушие, легкомыслие, подверженность чужому влиянию и рассеянность, парализующая разум и сердце.

Помимо влияния среды, различия в характерах порождены и несходством физиологий. В то время, как Джамед — мужчина атлетического телосложения, с хорошо развитой мускулатурой, гладкой кожей и густыми каштановыми волосами, Глефод — веснушчатый и белобрысый астеник, чьи впалая грудь и немощные бицепсы едва ли когда-нибудь вдохновят скульпторов и резцов по камню.