Начиная с XIX века новые индустрии создания изображений (а позже и звуковых форматов) коренным образом изменили саму возможность «визионерского» опыта. В 1830-х и 1840-х годах проводилось все больше и больше исследований тех особенностей человеческого зрения, которые считались «субъективными» или относящимися к чему-то телесному, будучи результатом внутренних причин или процессов. Наиболее важной категорией из них было такое неврологическое и оптическое явление, как остаточные изображения на сетчатке, отчетливо различимые для человека
Возможно, важнейшее событие в процессе обесценивания сновидений произошло в самый последний год XIX века, когда Фрейд завершил «Толкование сновидений». Здесь он, как известно, провозгласил сновидения отгороженной ареной примитивной иррациональности: «Как будто в ночную жизнь изгнано то, что некогда царило в бодрствовании, когда психическая жизнь была еще юна и нерадива…
Широко распространенный трюизм о том, что все сновидения — это искаженное, замаскированное выражение подавленного желания, является колоссальным упрощением многообразия сновидений. Готовность большей части западной культуры принять в общих чертах подобный тезис свидетельствует только о том, насколько глубоко приоритет индивидуальных желаний и потребностей проник в буржуазное самопонимание к началу XX века и сформировал его. Как утверждали Эрнст Блох и другие, за последние 400 лет природа желаний и побуждений претерпела огромные исторические изменения[39]
. И это не говоря о гораздо более длительном историческом периоде, в течение которого понятие «индивидуальное желание» могло быть бессмысленным. Спустя столетие нетрудно увидеть неуместность некоторых предположений Фрейда. Сегодня невозможно вообразить индивидуальное желание, настолько затаенное, что его нельзя было бы внутренне признать и косвенно удовлетворить. В наши дни во время бодрствования реалити-шоу и веб-сайты равнодушно исследуют все подробности любых мыслимых «запретных» семейных романов или антагонизмов, в то время как веб-порнография и насильственные видеоигры подстраиваются к любому ранее непроизносимому влечению. Если что-то и остается затаенным в этой среде, то это всякое стремление к коллективному ниспровержению повсеместной социальной изоляции, экономической несправедливости и принудительно эгоизма.