24/7. Поздний капитализм и цели сна

Но приватизация сновидений Фрейдом — лишь один из признаков более широкого уничтожения всякой возможности их трансиндивидуалистического значения. На протяжении XX века в целом было немыслимо, чтобы желания могли направляться на что-то иное, чем индивидуальные потребности — дом мечты, машина мечты, отпуск. Фрейд был одним из многих, для кого группа или сообщество играли в экономике желаний лишь регрессивную роль, и его труды — лишь один из примеров ужаса, испытываемого буржуазией перед лицом толпы или орды, групповые действия которых неизбежно казались бездумным и инфантильным отрицанием зрелой индивидуальной ответственности. Но психоаналитическая редукция не только запрещает желания и потребности, выходящие за пределы индивидуальных желаний и приобретательства, она также отвергает возможность сновидения как непрерывного и бурного сближения живого настоящего с призраками ускользающего и пока неразличимого будущего. Она категорически загоняет все сновидения, все желания в замкнутое поле забытых событий самых ранних лет жизни и дополнительно урезает возможности сновидца тем, что ограничивает для аналитика способность расшифровать их. Сны вполне могут быть носителями желаний, но желание, о котором идет речь, — ненасытный человеческий порыв выйти за изолирующие и приватизирующие границы своего «я».

Из немногих мыслителей XX века, заявлявших о социальной значимости сновидений, одним из самых известных был Андре Бретон и его коллеги-сюрреалисты, такие как Деснос. Вдохновляясь работами Фрейда, но осознавая их ограниченность, Бретон описал творческий взаимообмен между событиями наяву и сновидениями, который является частью кругооборота повседневной жизни. Он хотел покончить с любым противопоставлением реальных действий сновидениям и показать, что одно питает другое. Но в начале 1930-х годов, когда писал Бретон, эти идеи вступали в противоречие с господствовавшими тогда левацкими догмами, в рамках которых приверженность делу революции казалась прямой противоположностью сновидениям как всего лишь бессильным мечтам о переменах. В обстановке последующих событий, развернувшихся в Европе в 1930-е, предложения Бретона, конечно, стали казаться еще менее политически актуальными. Тем не менее страницы его книги «Сообщающиеся сосуды», на которых запечатлено, как он с вершины холма Сакре-Кер смотрит на Париж в первых лучах рассвета, необыкновенно явственно взывают к жизни скрытые желания и коллективную мощь множества спящих[40]. В лиминальный момент между тьмой и светом, между покоем сна и рабочим днем он грезит о сотрудничестве, еще предстоящем, между трудом и мечтой, которое поможет «смести прочь капиталистический мир». Неудивительно, что Фрейд ответил на этот текст, посланный ему Бретоном, покровительственным непониманием.

Психоанализ хотя бы проявлял серьезный, пусть и узкий интерес к сновидениям, позиционируя их как состояние, которое может косвенно проливать свет на процессы, недоступные для эмпирического исследования (по крайней мере, до появления современных нейробиологических инструментов). Ныне сновидения гораздо чаще безразлично игнорируют как обыкновенные проявления саморегуляции и корректировки сенсорной перегрузки, полученной во время бодрствования. Конкретное содержание сна, будь то семантическое или аффективное в рамках нейрохимических объяснений, не имеет особого значения. Если не брать в расчет книги в духе нью-эйдж и методы терапии, сосредоточенные вокруг сновидения как пути к «внутреннему росту» или самопониманию, большинство людей по-прежнему не сознают и не интересуются собственными повторяющимися сновидениями, которые внешне напоминают серию прискорбно однообразных или ущербных массмедийных постановок того, что выдается за сны.