27 приключений Хорта Джойс

— Чорт меня напутствует дернуть несколько соображений по своей специальности. Дело в том, что я в большом долгу перед Хортом по поводу наших споров о ликвидации моего писательства. Десятую часть этого долга я возвращаю в качестве тоста за полное отрицание книги, как набора художественно-словесного материала, при этом почти сплошь гнилого, недоброкачественного материала. Разумеется, что я признаю только книги науки, а всю нашу без конца навороченную беллетристику и поэзию просто презираю и отвергаю только по одному тому, что 95 % всего навороченного считаю порочным, мерзким хламом, бездарной пачкотней, ерундой, невежеством, глупостью, разжижением мозга, дилетантством, вонючей пробой пера, порнографией, дамской болтовней, словочесоткой и т. д. Все это безобразие общеизвестно. И мы в этой мусорной яме беллетристики и поэзии недурно разбираемся. Мы знаем — мы посвященные, избранные — что отнести к 95 % и что к 5. И допустим на секунду, что романы Рэй-Шуа достойны высшего признания и их следует отнести к 5 %. Но, уверяю вас, — те, кто так высоко ценят мое мастерство, наверняка не нуждаются в моих романах, написанных для улицы и ради заработка. А современная улица со всей ее динамической психологией прет в кино, в цирки, на стадионы, на гульбища, в театры, в кафе, на аттракционы, куда угодно, но во всяком случае — не в книжные магазины, торгующие пережитками и песнями прошлого. И прет справедливо: книга умерла, отжила, отстала. Книга потеряла свои бывалый ореол, свое магнетизирующее значение. Книга — сентиментальность. Книга — духовная фальшь. Книга — гашиш. Книга — тоска. Книга — потеря времени. Книга — канцелярия забав интеллекта. Книга сдохла. Слава романиста — успех у мещан и провинциальных красавиц. Роль книги кончилась, баста. Скучно, нестерпимо-скучно стало развлекать обывателей романчиками, и никакой связи у меня с дураками нет. Поэтому предлагаю выпить за полное отрезвление ума и точное знание своей эпохи. Книга — мертвое дело, я жажду живого. Радостно и благодарно пью рябиновый сок северной осени, в глазах которой чую мудрость. Пьем за мудрость, скованную новой жизнью, пьем за чорт его знает что происходящее!

— За те пью страницы твоей «Последней книги», — поддержала Чукка, — где о том говорится, как Хораз однажды сон видел, будто подряд шесть часов на небе ночном, вместе с миллионами жителей Нью-Йорка, большую читал вещь, большими электрическими буквами непрерывно печатавшуюся и большим экраном иллюстрированную. Кажется так это было? А через полгода весь Нью-Йорк действительно эту вещь на небе читал и гений изобретателя славил: Хораз какого-то бедняка электротехника этим изобретателем сделал, а сам в тишине своего кабинета новые вещи выдумывал и в мир посылал. Кажется так? Это понравилось мне и Рэй-Шуа помню я.

— Браво, Чукка, — обрадовался Рэй-Шуа, — тебе ль, живому Хоразу, нужны мои книги?

— Не желая казаться отсталым, — заговорил Хорт, вместе с другими допив бокал и закуривая новую трубку, — я, пожалуй, согласен в общем, что книга, как условная форма словесного общения с массами, устарела и действительно потеряла магнетизирующее значение. И я согласен, что 95 % макулатурного наводнения отбили веру в книгу и отшибли вкус к чтению. Но я никак не могу смириться с мыслью, чтобы гений Рэй-Шуа пропадал зря, без дела, без смысла, без производства. Гении — провидящие глаза человечества. Гении — единственное оправдание бытия, единственное достижение концентрации мироздания. Гений — капитал, собранный из грошей наших интеллектуальных порывов. И как же можно допустить, чтобы такой капитал, по существу наш коллективный капитал, лежал без работы, без движения. И я буду рад узнать, хотя бы на том свете, что Рэй-Шуа бросил писать книги, а печатает теперь свои вещи на небе электрическими буквами, а кино и гигантский оркестр иллюстрируют великие произведения.

Чукка и Рэй-Шуа расцеловали Хорта, а Диана забила хвостом об пол.

— Не забудь, Хорт, — напоминал Рэй-Шуа, — что только одну десятую своего долга я возвратил тебе. Спорная борьба продолжается. Дело за тренировкой и выдержкой.

— Ладно, ладно, — улыбался Хорт в бутылку керосина, — там посмотрим, а сейчас будет продолжение моего юношеского изобретения. Одевайтесь.

Все оделись.

Хорт, захватив бутылку с керосином и топор, вышел в чулан и снова залез в снежную пору, в конце которой сбоку стоял сосновый пень.

Хорт под самым корнем пня вырубил дыру, налил туда керосина, зажег и быстро из поры вылез обратно.

Чукка и Рэй-Шуа догадались в чем тут дело.

Нора сначала наполнилась дымом, но потом дым стал рассеиваться и наконец появился свет: огонь просверлил дыру в небо, снег обтаял кругом горячего пня.

Чукка полезла первой.

За ней — Рэй-Шуа, который тащил на буксире за собой лопату и лыжи.

За лыжами Хорт втолкнул в нору Диану, а сам, предварительно взяв патронташ и ружье, полез последний.

Через полчаса дружной работы, когда достаточно все разогрелись, Чукке было предложено отправиться на лыжах с ружьем за зайцами.

Чукка и Диана обе с восторгом исчезли.