— Это еще что! Вот попробует добрый гость на таком здоровом усидеть! — чуть хвастливо воскликнул Абдель и подошел к погонщику верблюдов.
— Салям, — глухо проговорил невысокий тунисец, облаченный в темную джеббу. Его голову покрывала цветастая арафатка, завязанная на местный манер. Нижнюю половину лица закрывало что-то наподобие балаклавы — от пыли. Все одежды были длинные, максимально прикрывали кожу — так, что создавалось впечатление, будто перед нами человек-платок.
— Салям! — нестройным хором повторили мы, все еще завороженные верблюдами, которые, к слову, изучали нас с не меньшим оценивающим любопытством.
— Абдель, — Адам вполголоса обратился к нашему Проводнику. — А как залезть на такое чудовище?
Ближний к нему верблюд повернулся и вытянул шею, будто понял, как его только что назвали.
— Сейчас плюнет! — ляпнул Адам по-английски, проворно отступая на безопасное расстояние. Вова прыснул. Его, похоже, огромные двугорбые животные нисколько не пугали.
Проводник заулыбался и покровительственно положил руку на массивный горб, похлопал ласково.
— Перво-наперво: подходи к верблюду с уважением, но без страха.
Человек-платок взялся продемонстрировать. Он спокойно подошел к сидящему животному с левой стороны, привычным движением сел между горбов.
— А теперь внимательно! — прокомментировал Абдель. — Когда он встанет, держаться надо крепко.
По команде верблюд поднялся — сначала на передние ноги, затем на задние. Погонщика при этом так болтануло, как в украинском селе антенну на крыше, но он удержался. С лица Адама не сходил скептицизм: затея путешествовать верхом по Сахаре явно нравилась ему все меньше и меньше.
Мы по очереди оседлали наших парнокопытных. Человек-платок проследил, чтобы животные не взбрыкнули, даже когда Адам, недостаточно замахнувшись, случайно двинул ногой по горбу. С лица оператора буквально сошла краска, но на морде верблюда читалось лишь снисхождение к очередному двуногому и стоическое терпение. Не парься, двуногий, не ты первый такой неуклюжий.
Наш маленький караван медленно, но настойчиво двинулся вглубь пустыни. Повсюду — золотые дюны, нижняя кромка неба постепенно окрашивается оранжевым закатным светом. И все это с трехметровой высоты. Маленький мальчик внутри меня, когда-то отчаянно жаждавший путешествовать, ликовал: он будто попал на обертку конфеты «Кара-Кум». А подросток вспомнил забытый вкус сигарет «Кэмел».
Вечером в пустыне не жарко и не холодно. Просто хорошо! И просто тотально тихо, словно наша небольшая группка попала в безвременье, где ничто мирское не имеет значения. Только податливый песок под копытами верблюдов, бескрайние просторы и закат, знаменующий конец этого удивительного дня. Я раскинул руки широко-широко — так, что в грудной клетке что-то хрустнуло от напряжения. Хотелось плыть по пустыне, обнимая весь мир.
Через несколько часов добрались до поселения бедуинов. Белые шатры кочевников сливались с песком и издалека напоминали большие дюны. Было здесь и несколько хижин, сплетенных из сухих стеблей. Внутри, прямо на земле, расстелены ковры и циновки. Проходи, садись, будь гостем! Можно лишь представить, как раньше путники, странствуя по Сахаре, видели свет костра и тянулись к нему, словно мотыльки.
Неподалеку от поселения за хлипкими заборами отдыхали козы и овцы.
— Как только в небе появляется Венера — это знак, что пора загонять стадо в загоны, — сказал Абдель, проследив за моим взглядом.
Жизнь кочевников накрепко связана с жизнью животных, о которых они терпеливо заботятся. Дети, от мала до велика, привлекаются к уходу за скотом. Самые простые занятия взрослые поручают едва только научившейся самостоятельно ходить детворе. У них есть занятия поинтереснее — смартфоны. Место стоянки бедуины всегда выбирают не случайно: рядом обязательно должно быть подходящее пастбище и источник воды.
Здесь таким источником был рукотворный колодец, совершенно не похожий на те колодцы, что я привык видеть на родине. Это широкая дыра в несколько метров в диаметре, стены которой укреплены камнем, сверху накрыта металлической решеткой. Вокруг колодца, метров на десять-двадцать, все устлано плоскими камешками. Как пояснил Абдель, это что-то вроде «санитарной зоны», где бедуины поддерживают неукоснительную чистоту. Здесь не ходят животные, непозволительно играть детям. Вода в пустыне — святое. Если что-то случится с источником — поселению придется срочно искать новый.
Человек-платок провел нас дальше, чтобы развьючить верблюдов и оставить их отдыхать на стоянке. На подходе мы услышали глухой перестук деревянных колотушек, болтавшихся на шеях животных. На фоне сгущавшихся сумерек звук казался потусторонним.
— Это для тех, кто в темноте ищет дорогу домой, — пояснил Абдель, помогая погонщику развьючивать своего верблюда. — Пустыня бывает суровой, но на все воля Аллаха. Жизнь бедуинов во власти природы и Бога. Иншааллах, друг мой.