280 дней вокруг света: история одной мечты. Том 1

Мечеть в поселении тоже была. Позже Абдель подвел нас к ее крытому павильону: над входом в святое место арабскими буквами выведено слово «Аллах». Внутри на земле — коврики для намаза с арабскими письменами. Мне понравилась эта простота.

Тем временем на Сахару вовсю опустилась ночь, плотная и звездная. Бедуины пригласили нас в «столовую» — палатку, в которой прямо на полу был обустроен импровизированный стол. Небольшие эмалированные чаши, в которых горели свечи, стояли по краям. Мы расселись на циновках, подвернув ноги по-турецки, и хозяева угостили нас горячим чаем.

Идеальную тишину нарушали треск костра вдали и негромкий арабский говор. Несколько бедуинов собрались у огня и готовили еду для себя и для нас — белых путников. Было видно, что они никуда не торопятся, насыщенный трудовой день окончен и теперь осталось только насладиться ужином. Я выглянул из-за полога и заметил в руках одного из них барабан, обтянутый верблюжьей кожей.

— Почему бы нам всем не собраться у костра? — предложил Адам. Сказал шепотом, будто не хотел нарушать спокойствие ночи.

Действительно, почему бы и нет? «Материал получится первоклассный», — по привычке отметил я и сам себя мысленно отругал. Как верно подметил утром Абдель, важно уметь отключаться от работы и просто наслаждаться настоящим. Просто быть в моменте.

Бедуины, похоже, владели этим искусством лучше всех. Кстати, как рассказали нам в поселении, это название произошло от арабского «бадауин» — «обитатель пустынь». Их образ жизни сейчас мало чем отличался от того, каким он был сто и даже двести лет назад. Все так же кочуют и перегоняют караваны, занимаются скотоводством и привечают случайных путников. Разве что кока-колу хлещут возле костра. Раньше такой роскоши не было.

— Салям алейкум! — я поприветствовал обитателей пустыни, устроившихся у костра, и мы по очереди пожали друг другу руки. Адам с Вовой, мои бессменные камерамены, приготовились снимать каждую секунду этой сказочной арабской ночи, чем немного смутили бедуинов. Они нет-нет да и бросали на аппаратуру косые взгляды и в целом стали вести себя более сдержанно.

Как ни странно, Вова на этот раз проявил чудеса тактичности и первым спрятал камеру, пока хозяева не набрались смелости. А осмелели они буквально после того, как пустили по кругу туго набитый косячок. Я не смог устоять перед удовольствием раскурить бедуинскую «трубку мира». Вытянувшись, положил под голову куртку и зарылся босыми ногами в прохладный песок, заземлился. На сиренево-синем небе загадочно мерцал Млечный Путь. Где-то в стороне блеяли овцы, доносился мелодичный перестук верблюжьих колотушек. Смеялись дети.

Адам с Вовой тоже смеялись. Показывали бедуинам видео, как Адам днем пытался оседлать верблюда. Пересматривали раз десять и все вместе заливались хохотом, хлопая себя по ляжкам. Один из бедуинов — кажется, Халим — принялся вдохновенно рассказывать о том, что каждый уважающий себя мужчина должен уметь ухаживать за верблюдом и седлать его. Грозился завтра на рассвете показать непутевому гостю с камерой, как это делается.

— Мы пьем верблюжье молоко каждый день. А еще в верблюжьих какашках нет влаги, потому мы часто используем их в качестве топлива для костра, — поделился Халим ценной информацией, от которой у Адама брови поползли вверх.

— То есть наша еда сейчас готовится на говне? — у бедного оператора даже чай носом пошел.

Бедуины взорвались хохотом, повторяя друг другу «говно» на арабском.

— Нет-нет, друг, вы, белые, слабые желудком, — сквозь смех успокоил его Халим. — Сейчас мы готовим на обычных углях.

Адам выдохнул. Вова, кажется, тоже.

Халим вдруг ни с того ни с сего продекламировал короткую поэму, где автор сравнивал любимую женщину с верблюдицей. Это нам перевел на английский Абдель, растянувшийся на песке рядом со мной. Мои мысли тут же улетели за тысячи километров отсюда, в Киев, где меня ждала Маруся. Моя Пенелопа. Повинуясь внезапному порыву, я попросил у бедуинов лист бумаги и ручку (да, помимо кока-колы эти блага цивилизации были им тоже доступны). И прямо там, сидя у костра, подобно товарищу Сухову из фильма «Белое солнце пустыни», начал строчить ей письмо. Огонь отбрасывал на бумагу неровные пляшущие блики, писать на коленях было неудобно, а через плечо периодически заглядывал Адам, так и норовящий заснять на видео мое послание.

— Это личное, — смущенно бормотал я, закрывая текст ладонью. Абдель лишь по-доброму посмеивался, транслируя бедуинам все происходящее на их языке.

То ли повлияло волшебство арабской ночи, то ли острая душевная тоска, накопившаяся за недели разлуки, но на тот момент я не мог представить места и времени лучше, чтобы признаться Марусе в любви.