2d2c48d86cc31bb1fa244a5c4f6d3a85

По состоянию на сегодняшний день кафедра, судя по слухам, полностью разложилась: завкафедрой фотографирует задницу невестки ректора, обтянутую короткой юбкой, и заявляет, что благодаря обаятельности этого снимка все выпускники отделения менеджмента в сфере искусства получили пятерки за дипломные работы, хотя все поголовно заслуживали тройки.

А Джулик хвастался, как он по совету Гриши Хорошилова трахнул в бытность свою руководителем практики в Ольвии рыженькую студентку. («Мол, ну и что, что студентка: руки-ноги есть», – сказал Хорошилов.) И все нормально – с тех пор уже двенадцать лет вместе.

Этот Гриша Хорошилов – тоже со своими завихрениями мужик. Помню, приходил к нам в гости, когда ему рецензия на диплом требовалась, году этак в 1988-м.

Потом пытался у нас на первом курсе вести «китайский семинар» и проводил тестирование: что такое, например, «тантра-мантра-вибрация»?

На его вопрос «что такое тусовка?» – я ответила: «сборище бездельников» (не думала, что и сама «тусоваться» начну, что весь мир – это сплошная тусовка).

Потом он однажды высказал Джулику все, что о нем думает, и уехал в Москву.

Больше у нас в институте китайский семинар с тех пор не проводился.

 

Когда я поняла, что «явочная квартира» проваливается на все лето, я бегала чуть ли не каждый день туда, и каждый раз творилось нечто невообразимое.

Перед сдачей кандидатского минимума (который я сдала хорошо), – сидела и писала письмо к нему, письмо длиной в шестнадцать страниц (впрочем, я могла написать и на девяносто).

Я написала, что люблю его и буду любить всегда, что хотела бы иметь от него ребенка (не сейчас – так через десять лет), что (что бы ни случилось) я найду его всегда: не в Киеве, так на его родине, не на его родине, так в Нью-Йорке.

Сдав кандидатский, выгребла из копилки мелочи и купила четыре апельсина – положила в кулечек, повесила на ручку двери комнаты № 28, письмо засунула в щель и ушла.

 

* * *

 

Двадцатого у нас с Параноиковым был развод во время грозы.

С утра я моталась на Куреневку в редакцию газеты «Час» за гонораром в пятерик, на развод опаздывала, потом оказалось – Параноиков паспорт не взял: «Разведите меня по военному билету, а паспорт я потом как-нибудь занесу».

Я купила себе букетик ландышей, благоухавший весенним лесным ветерком.

– Что же вы над нами издеваетесь, – разнервничавшись, спросила я чиновницу.

– Это он над вами издевается.

Хочешь не хочешь, пришлось Параноикову вновь тащиться на Оболонь, пока я ездила еще в одну редакцию.

Нас благополучно и дешево развели, а Параноиков, похоже, все никак понять не мог, что как мужчина он мне вообще осточертел. Он себе вбил в голову, что Николай, как и положено бывшему комсомольскому функционеру, соблазнил меня обещаниями что-то там организовать. (О, если бы он когда-нибудь что-нибудь мне обещал, если бы он чего-нибудь от меня хотел! Никто не поверит, как глубоко и искренне я любила этого человека, который мечтал, чтобы его все оставили в покое.)

На этот раз «поход» сорвался всего лишь из-за излишних размышлений. Пока я шла по улице, свет в окне горел. Но поднявшись на второй этаж и прислушавшись к звонким женским голосам, доносящимся из кухни третьего этажа, застыла в нерешительности: «А что если жена приехала, а уже поздний вечер». Пока я стояла так с полчаса, задумавшись, один командированный из Мукачево предложил мне посидеть у него в номере, я согласилась. Выпив воды, поделилась своими проблемами.

«Нет, вы подумайте только, если бы мне женщина записку оставила – чтобы я не нашел время позвонить! Как бы занят я ни был! Вы подумайте – здесь что-то не так». – «Да все так, все так. Просто мне никто другой не нужен. Конкретно, только этот человек!»  – сказала я.

Когда же все-таки я надумала, в одиннадцать вечера, подняться на третий этаж – за Колиной дверью свет уже погас, и я просто не решилась его будить – снова засунула письмо в дверную щель и ушла.

Забавно, проснется он утром и прочтет: «Твои глаза – болота рая...».

 

Дама с камелиями

 

Я пишу сейчас роман о том, какие все мужчины сволочи.

Да, безусловно, они просто так удовлетворяют свою потребность в сексе, и все. Для них это подобно эффекту «стакана воды».

А как же тогда с последней любовью Федора Тютчева? Или это была всего лишь сублимация? Многое, конечно, решается посредством сублимации.

Однако я всегда предпочитала брюнетов.

 

* * *

 

Он сидел за столом, погрузившись в рукописи, и не слышал ни легкого постукивания в незапертую дверь, ни шелеста дождя по мокрой листве за окном.

Наконец, после получасового хождения вокруг да около, я решилась и вошла в незапертую дверь. Лишь когда я поприветствовала его, Коленька поднял голову и пригласил войти: «А я думал – это соседи стучат». (Среди общажного шума и впрямь не разобрать.)

Я просто умиляюсь его выдержке. Сколько писем моих он «проглотил». Сколько я ни писала ему, что люблю, люблю всегда. И вообще – лето короткое, и годы вообще летят быстро. И «отчего ты, отчего ты лучше, чем избранник мой», и «сколько просьб у любимой всегда, у разлюбленной просьб не бывает...».