2d2c48d86cc31bb1fa244a5c4f6d3a85

У Параноикова был большой опыт хождения по судам, он готов был принять на себя все обязательства доверенного лица.

Но Борис Борисович решил не связываться со всей этой кодлой, мол, они таких адвокатов подберут!

По этому поводу мы постоянно скандалили, отчего лишь усугублялось нервное напряжение. А Джулик, наверное, сидел себе и посмеивался.

 

* * *

 

Такого аморального типа, как Джулик, надо было еще поискать.

Плоды его деканства вдосталь отведала молодой искусствовед Оксана Елкина, студенчество которой затянулось на лишних три года благодаря его бюрократическим талантам.

По закону она должна была получить диплом в 1993 году, но по замыслу Джулика вышло так, что встретились мы с ней во втором семестре третьего курса в 1994, и то, ей это стоило невероятных усилий.

Когда Оксана поступила в 1988 в институт, Джулик еще ездил с летними практикантами в Ольвию (нашему курсу в этом плане крупно повезло – нас уже никуда не возили, даже во Львов или хотя бы в Чернигов – мы ездили сами куда хотели и когда хотели, в силу своих возможностей). Да, он сопровождал практикантов, ставил свою палатку отдельно от общественного шатра: пил, гулял с товарищами, ловил рыбу, а в особо жаркие дни валялся в тенечке под деревом, оставляя группу студентов на попечительство московской «копальщицы». Студенты дрались с местными и жили тоже в свое удовольствие: чего-то они там копали в свободное от досуга время.

А Оксана на летнюю практику после первого курса тогда приехала чуть позднее, вместе с пятнадцатилетним братом, и тоже разбила отдельную палатку. За что Джулик ее упрекнул, как это она на практику приехала «с мужчиной», каждый ведь судит в меру своей испорченности.

Оксана купалась – распугивала Джулику рыбу; нашла на дне морском застежку-фибулу 1 века н.э. и отказалась приложить ее к результатам практики – оставила у себя: «фибула принадлежала морю», а не каким-либо общественным учреждениям.

Короче говоря, в результате этой практики Джулик еще и выговор в ректорате получил за руководство практикантами.

И вдруг, осенью 1991-го (на моих глазах это было), шестерку Джулика выбирают в деканы ФТИИ заместо «старого коммуниста» Ю. Беличко, который хотя бы публикации делал, альбомы художественные составлял, работал в своей области (хотя «авангардистов» он терпеть не мог: «Здоровый такой мужик, Бурлюк, а что-то намалевал у себя на щеке, идиот», «Такое крыло у ветряной мельницы на гравюре В. Нарбута, что дюжина Дон-Кихотов уместилась бы», – образчики его устного анализа произведений изобразительного искусства так и просятся в анналы отечественной истории). Джулик, конечно, помоложе – выкормыш кафедры и любимец «ученых раввинок», этакий подержанный херувимчик с немытыми кудрями. Если бы еще не такой полный был, а то ведь ремень на брюках постоянно ослаблять приходилось. И вообще, галстук в сочетании с джинсами – это моветон, а впрочем, не все ли равно, даже то, что он половину слов глотает, и горячо любимый им Столяр произносился еле ворочаемым с бодуна языком в его транскрипции, как «Стойлов».

Так что же с него было взять, несчастного, коли «блат выше Совнаркома», и с 1985 года он прочно занял место покойной Л. Сак, знатока фламандского и нидерландского искусства, и с тех пор первобытность и античность стала носить картавые интонации в общем курсе истории искусства на кафедре ФТИИ КГХИ. Впрочем, до Древнего Рима дело доходило только на госэкзаменах.

Хотя, наверное, он мог бы рассказать «про “римских женщин”». Я, однако же, предпочла читать лекции профессора П.П. Кудрявцева.

От «Виппера» под Джуликовым соусом уже просто тошнило.

А спорить по поводу «происхождения изобразительного искусства» вообще было бесполезно.

Оксана же решила после второго курса взять академку, но не успела – слегла в больницу с переломом ноги, потом обострилась язва.

Джулик в это время, не утруждая себя полюбопытствовать, где же она находится, состряпал приказ об отчислении, с шестнадцатью академзадолженностями (хотя, на самом деле, документы эти в архиве ректората нигде позднее не были обнаружены).

Беда-то вся в том, что институт – семейный, всего-то в нем студентов с полтысячи в целом по факультетам учится, на архитектурный набирают человек 25–30, а на остальных – по 6–9 человек на курс.

Нас первоначально было двенадцать, но в срок диплом защитили только человек семь. (И это вовсе не потому, что у нас какие-то идиоты учились, а потому что никто на кафедре научной работой руководить не умеет и студенты абсолютно предоставлены самим себе, а кафедра только контролирует выполнимость.)