30 сребреников

Монах дошёл до деревни спустя три часа, и его сразу же жители провели в дом старосты. Едва он зашёл в дом, как повернулся к кланяющемуся ему крестьянину.

— Я чувствую запах болезни. Дома кто-то болен?

Тут удивился даже я, поскольку ничего не чувствовал, а староста так и вообще сначала растерялся, но затем стал ещё быстрее кланяться.

— Младшенький, упал в воду и занемог, уже несколько дней чахнет отче.

— Отведи меня к нему, — попросил Иаков и я показал Алонсо, чтобы он отнёс меня туда же, куда пошли они.

Вот уже запах внутри комнаты, где лежал больной был сильный, запах немытого тела, человеческих выделений и спёртого воздуха ударил в нос и я поморщился. Священник же сел на кровать к десятилетнему мальчику, который был весь белым и в поту, взял его руку в свою и стал молиться.

— Sub tuum praesidium confugimus, sancta Dei Genetrix:

nostras deprecationes ne despicias in necessitatibus:

sed a periculis cunctis libera nos semper, Virgo gloriosa et benedicta.

Бормотал он десять минут, мне стало скучно и я показал Алонсо, что мы возвращаемся обратно в свою комнату. Брат Иаков остался с больным и не выходил от него, пока я не уснул. Разумеется, о продолжении пути речи уже не шло, так что решили тут же и заночевать.

Утром, когда я проснулся, монаха также не было нигде рядом.

— И где он? — поинтересовался я у Алонсо, который давно проснулся.

— Сеньор Иньиго, — он выпучил на меня глаза, — отче не спал всю ночь, находясь с мальчиком с того самого момента, как вошёл в этот дом.

— Не думаю, что его бдение как-то поможет от лихорадки, — логично заметил я, но тут вбежал староста, весь в слезах.

— Синьор, молитвы отца Иакова помогли! Руфино открыл глаза и молиться вместе с ним! Лихорадка начинает спадать! Благослови господь путь, который привёл вас в мой дом.

Мы с Алонсо переглянулись.

— Отнеси меня туда, — нахмурился я, — не верю я в чудеса.

Парень поднял меня на руки и войдя в комнату, я заметил перемены. Она была вымыта, неприятный запах исчез, судя по свежему воздуху ещё и проветрена, а сам ребёнок лежал на чистом белье и в относительно чистой сорочке.

Брат Иаков домывал пол вместе с мамой ребёнка, бормоча при этом молитвы. Она также была вся в слезах от радости.

— Благодарю вас отче, — бормотала она, — мы уже не ждали чуда.

— Благодари господа дочь моя, — скромно ответил тот, выжимая тряпку и отдавая её ей. Вставая с пола, он заметил меня и улыбнулся.

— Ребёнок пошёл на поправку сын мой, нам пора в дорогу, — посмотрел он на меня красными от недосыпа глазами, похоже он и правда всю ночь убирался и молился рядом с ним.

— Нет, — отрезал я, понимая, что если в этом всём и было чудо, то только в том, что монах знал о гигиене, — вам нужно поспать, поесть и отдохнуть отец Иаков. Не раньше мы тронемся в путь, чем это произойдёт.

— Вы ведь торопились сын мой, — без малейшего укора, просто констатируя факт сказал он.

— Не настолько, чтобы загнать вас в могилу, — он меня начал откровенно бесить своим поведением, и я впервые в жизни почувствовал раздражение от человека, раньше мне было как-то плевать на людей. Это же его спокойствие я не понимал, оно меня бесило и тем больше, чем я начал понимать, что это не маска, он таким и был. Фанатиком веры от бритой макушки до кончиков пальцев. Всё то, чего не было у большинства знакомых мне священников в Риме.

— Покормите монаха, — приказал я Алонсо, — дайте выспаться, завтра утром продолжим путь.

— Синьор, — мать ребёнка поднялась с пола и молитвенно сложила руки, — мы покормим отца Иакова бесплатно в благодарность за спасения Руфино.

— Поступайте, как знаете, — отрезал я и показал Алонсо, чтобы вернул меня обратно.

Вскоре священник лёг отдыхать, а когда он спустя всего три часа проснулся, в дом потянулись жители деревни, которые чем-то хворали, за его благословением. Он никому не отказал, и я всю ночь вынужден был слушать слова молитв и благодарности.

Вот так и оказалось, что следующим утром не выспался один я, остальные позавтракали и пошли заниматься поклажей и лошадьми, чтобы продолжить путь.

Меня снова укутали в одежды и посадили в повозку и когда она тронулась, я с раздражением наблюдал, как провожать отца Иакова вышла вся деревня целиком. Женщины плакали, многие крестились ему вслед.

— В Неаполе нужно узнать о нём больше, — распорядился я Бернарду, — кого нам всучил папа.

— Я одно могу сказать сеньор Иньиго, — тихо сказал швейцарец, — это точно не обычный монах, я с такими раньше не встречался. Обычно, всё что интересует служителей церкви — это деньги и они прячут свой интерес за показным служением Господу.

— Опять богохульствуешь, — буркнул я.

— Сеньор Иньиго, но это правда, — он остро на меня посмотрел, — и я говорю это вам, только потому что твёрдо знаю, что вы думаете так же.

— Вот он, явно выбивается из этого определения, — ткнул я рукой за спину, — и раздражает меня этим.

Бернард хмыкнул и замолчал, не став продолжать опасный разговор.

* * *