33. В плену темноты

– Хочешь сказать, что мы свободны? – воскликнул на это из своего дальнего темного угла Виктор Замора, бывший «цыган» из Арики. – Так чего мы ждем? Полезли наверх! – Его широкое, немного детское лицо при этом озарилось безумной клоунской улыбкой в обрамлении копны спутанных кудрявых волос. Таким образом он подначивал Йонни, только тот не особо реагировал на его колкости.

После того как Виктор возглавил нападение на короб с продовольствием в первый же вечер их пребывания в плену, он стал гораздо спокойнее и уравновешеннее. Мужчина постоянно повторял, что они обязательно выберутся и что спасатели непременно придут на помощь. Во время обычной рабочей смены шахтеры развлекаются тем, что без конца подтрунивают друг над другом самым безжалостным образом, поэтому попытка Виктора подшутить над Йонни была не чем иным, как способом разрядить гнетущую обстановку.

– Мы спасены! – воскликнул он снова, обнажая свои белоснежные зубы в широкой сияющей улыбке. – Давайте пойдем на отметку 400 и выйдем наконец на свет божий!

– Нет, не получится, – серьезно продолжал Йонни. – Потому что на отметке 400 как раз и стоит эта каменная стена, которая перекрывает дорогу. Дальше идти невозможно.

– Как же так? – с притворным удивлением отозвался Виктор. – Зачем же ты тогда, как последний дурак, перед нами распинаешься? Мы что, идиоты, чтобы ползти на отметку 400 только для того, чтобы там умереть? – Он громко расхохотался, и его смех распространился на Марио Сепульведу, а также на всех присутствующих. Через несколько мгновений уже все смеялись над беднягой Йонни.

Йонни Барриос, жизнь которого протекала между двумя одинаково сильными и жесткими женщинами, был совсем не против, чтобы товарищи-шахтеры потешались над ним. Ему нравилось видеть, как они смеются, потому что ночью, когда они спали или пытались заснуть, все они выглядели печальными и слишком уязвимыми. Йонни видел, как у некоторых дрожат руки, как по телам время от времени пробегает дрожь. Зная кое-что о жизни этих людей, Йонни понимал, что они мучаются из-за отсутствия алкоголя. Курильщики кое-как удовлетворяли свою потребность в никотине за счет окурков, найденных в мусорной корзине, – они их потрошили, а затем высушивали табак и заново заворачивали в бумагу. А вот алкоголь достать было негде. Больно видеть, как эти внешне здоровые и сильные мужчины превращались в безвольные существа всего-навсего из-за того, что в их организм не поступали привычные продукты ферментации и дистилляции, которые были для них лекарством от нервов. Как правило, болезненные симптомы алкогольного воздержания проявляются в течение первых десяти часов после последней дозы алкоголя, и состояние человека продолжает ухудшаться в период от сорока восьми до семидесяти двух часов. Среди прочего наблюдаются повышенная раздражительность и склонность к депрессии, и в нынешней обстановке они проявились в полной мере. Основным объектом, вызывавшим раздражение у рабочих, стал Луис Урсуа, которому раньше не приходилось так тесно общаться с подчиненными, а значит слышать их упреки и жалобы относительно собственной персоны. «Он совершенно никчемный человек, – твердили все. – Это из-за него мы здесь застряли».

Некоторые успели спрятать по нескольку печений, захваченных во время разорения короба с продовольствием. Время от времени они уходили в сторонку и тайком поедали добычу, не говоря об этом никому, кроме самых близких товарищей. В первый же день заточения, после того как Марио Сепульведа провел инвентаризацию оставшейся еды, Ариель Тикона извлек из мусорной кучи одну из пачек испорченного молока. Оно уже успело свернуться, но Тикона все же его выпил. На удивление, с ним ничего страшного не произошло, и он даже шутил по этому поводу, мол, благодаря молоку у него есть шансы протянуть дольше остальных.