33. В плену темноты

Две группы, выделившиеся из всей массы заточенных, постепенно обосабливались. Один из механиков, спавших на отметке 105, окрестил всех негативно настроенных обитателей Убежища кланом. Среди немногих, кто без конца перемещался между группами, был Марио Сепульведа. Он вечно искал, чем бы заняться, и повсюду был слышен его громкий и резкий голос. Его искрометные, приправленные матом монологи многим поднимали настроение. Особенно веселились Карлос Мамани, Джимми Санчес и Эдисон Пенья. Однако настроение Марио было подвержено резким перепадам. Перри мог смешить и воодушевлять товарищей, но в следующую минуту вдруг становился резко агрессивным и буквально нарывался на ссору, а затем мог так же резко погрузиться в свои мысли, напустив на себя угрюмый и нелюдимый вид. Йонни Барриос пристально наблюдал за тем, как Марио постепенно скатывался в состояние маниакально-озлобленной безнадеги. «Он всегда был беспокойным малым. Я наблюдал, как он носился взад-вперед по Пандусу, а потом вдруг остановился и заорал: “Я хочу помолиться!”». Этот безумный крик «Yo quiero orar!», понятное дело, удивил всех вокруг. Кое-кто даже взглянул на него как на какого-то городского сумасшедшего.

«Меня разрывает от злости! – кричал Марио. – Я чувствую свою беспомощность!» Impotente! В шахте было настолько жарко, что все обливались потом и многие уже давно сняли с себя рубашки, но Сепульведа, человек с сердцем собаки, казался более взмокшим и чумазым, а также более озлобленным, чем кто-либо. И немудрено – как-никак, он принимал участие во всех неудавшихся экспедициях по спасению: лазил по вентиляционной шахте, разгребал завалы, разжигал сигнальные костры. По словам одного из шахтеров, в этот момент Марио выглядел как настоящий «коммандос», который нанес маскировочную краску на лицо и тело для предстоящего сражения в джунглях. Тем временем Сепульведа упал на колени и крикнул: «Все, кто хочет помолиться, присоединяйтесь!» Глядя на него, Йонни подумал: «Нам крышка, и Перри это знает. Он хочет примириться с Богом и попросить у него прощения за всех нас».

Как потом вспоминал сам Марио, он злился на владельцев шахты, потому что именно они отвечают за безопасность рабочих. Он злился на тотальную несправедливость, ведь ему и без того в жизни пришлось несладко, а тут еще такое стряслось… Он медленно угаснет здесь от голода и нехватки свежего воздуха, в семистах метрах под поверхностью, в этом засушливом районе Чили далеко от дома, где остались его родные и близкие, для которых его смерть станет невосполнимой утратой.

По правде сказать, мысль о молитве посетила его несколько часов назад, во время беседы с Хосе Энрикесом – высоким лысеющим южанином, преданным прихожанином евангелической церкви. Так как Марио принадлежал секте свидетелей Иеговы, они вдвоем с Хосе составляли некатолическое меньшинство шахтеров. Еще до обвала они иногда разговаривали о религии. Как-то раз Марио показалось, что он видел привидение у того места, где погиб геолог Мануэль Вильягран, и счел нужным обсудить это с Хосе. И теперь, когда Марио злобно и агрессивно созвал обомлевших шахтеров на общую молитву, он повернулся к южанину и сказал:

– Хосе, мы все знаем, что ты добрый христианин. Ты нужен нам, чтобы вести службу. Ты не против?

С этого момента Хосе Энрикеса будут называть не иначе, как Пастором. Как только он открыл рот и начал произносить слова молитвы, все поняли, что он как никто другой знает, как говорить о Боге и как к нему обращаться. Энрикесу было пятьдесят четыре года. Работать в забое он начал еще в семидесятых годах, и за это время пережил целых пять крупных аварий. Две из них произошли на юге Чили, когда под завалом оказались погребены практически все из его смены. Однажды на его глазах разлетелась на куски монолитная скала, крепче которой, казалось, нельзя было и вообразить. А в другой раз произошла утечка угарного газа, который незаметно лишил его сознания и чуть было не убил. Эти случаи стали для него лучшим доказательством собственной уязвимости перед силами судьбы и геологии и еще больше укрепили его веру. Уже много лет он прилежно посещал церковь евангельских христиан в своем родном городе Талька на юге Чили.

– У нас своеобразный стиль молитвы, – предупредил Энрикес. – Я, конечно, могу повести службу, но если не хотите молиться так, как принято у нас, то пусть поведет кто-нибудь другой.

– Нет, Хосе, давай уж ты, – сказал Марио.

Энрикес встал на колени и велел всем остальным сделать то же самое, потому что во время молитвы нужно смирить свое сердце перед Всевышним.

– Мы не самые лучшие среди людей, но Господь милосерден к нам, – начал Энрикес.