33

Когда наркотик попал в вену, по телу начала растекаться слабость, голоса врачей зазвучали как бы издалека, слова произносились медленно, с паузами, как мне казалось, в несколько минут. Боли не было, но в тоже время я не спала. Мне хотелось поговорить, но металлическая распорка во рту мешала это сделать. После сорока минут рот вообще онемел, и я перестала его ощущать. Буд-то бы вместо рта у меня была огромная дыра, размером с географический глобус. Наконец я услышала долгожданные слова хирургов о том, что операция заканчивается, осталось наложить швы. Уже в палате меня начало знобить, заложило нос, стало трудно дышать. Я хватала ртом воздух и пыталась приподнять голову, чтобы облегчить дыхание. Но голова была тяжёлая, как свинец, а глаза больно реагировали на свет, и стоило мне их открыть, как через зрачки в меня влетали стаи маленьких красных мушек. Потом к этому состоянию присоединилась дрожь во всём теле, особенно в ногах, в кончиках пальцев как будто копошились черви. Одежда насквозь промокла от пота. По телу проносились, сменяя друг друга, холодные и горячие волны, словно совсем рядом попеременно то открывали, то закрывали печную дверцу. Я то скидывала одеяло, то вновь натягивала его до ушей. Каким-то внутренним раздражением был наполнен весь мой организм. Хотелось встряхнуться, скинуть с себя это ощущение. Хотелось встать и бежать. Я привставала на кровати и вновь в бессилии валилась на промокшие подушки, крутилась на постели, как волчок. Ноги сводило судорогой так, что любое положение было просто невыносимо, и приходилось ворочаться с боку на бок, кататься в липнущей к телу потной одежде. Еще тошнило, когда я добрела до умывальника, то увидела в зеркале бледно-зелёное лицо мертвяка. Я сразу же вспомнила все прочитанные мною книги про наркоманов. Когда я читала описания ломки, это было как-то далеко и нереально. Теперь все эти прелести я ощущала на себе. И мне стало невыносимо жалко наркоманов, я их понимала, я была одной из них. Я тоже готова была отдать всё что угодно за укол, который бы прекратил эту пытку. Но мне предлагали лишь корвалол и валериану. К ночи состояние ухудшилось. Меня реально не отпускало. Выпутавшись из скомканных липких простыней, я вышла в тёмный больничный коридор и присев у стены стала тихо поскуливать. Потом я начала делать приседания и сильно размахивать руками, мне показалось, что это помогает. Страшнее всего было возвращаться в палату к мирно храпящим пациентам. Добрая медсестра, услышав, наверное, мои всхлипы, и застав меня за гимнастическими упражнениями, торжественно вручила таблетку феназепама. Я проглотила её и легла в ожидании чуда. И чудо пришло.

Проснулась я уже утром. От вчерашнего состояния осталась только лёгкая дрожь в коленях и плохая концентрация внимания. На вопрос о том, отчего у меня было такое состояние, от врача я получила гениальный ответ: «Это из-за твоей неуравновешенной психики. Люди без отклонений прекрасно переносят этот наркоз, и ничего подобного с ними не происходит». Мне ничего не оставалось, как с ним согласиться. Процесс реабилитации проходил очень медленно. От нечего делать я наблюдала за происходящим вокруг, а свои заметки выносила на бумагу.

Быстрее всего человек раскрывается в экстремальной ситуации. Больница – это самое подходящее место для того, чтобы узнать человека за короткий срок. Только представьте, в одной палате, лишённой комфорта, по принуждению находятся 10 человек. Причём это не санаторно-курортные больные, которые пьют минералку для укрепления здоровья, а в целом себя чувствуют прекрасно и имеют возможность тупо распоряжаться свободным временем – гулять, пиздить, есть, спать, смотреть телик, отгадывать кроссворды. Одним словом, вести привычный бесполезный образ жизни, разве что с преимуществом не ходить на не любимую работу. В моей палате отделения гнойной хирургии совсем другие персонажи. Перекособоченные после операции, с вонючими гнойно-кровяными повязками, с глазами, полными страданий, они, как зомби, лежат на серых больничных койках или тащат еле передвигающиеся ноги по убогим коридорам, распространяя запах немощи. Операции в нашем отделении – дело обыденное. Врачи, привычные к воплям пациентов (потому что практически все операции проводятся без наркоза), выработали безжалостную хладнокровную тактику. Хирург не успокаивает добрым «потерпите ещё чуть-чуть», а молча орудует скальпелем и уверенными руками в гнойно-кровавой ране, извлекая оттуда отработанные организмом запчасти. После такого ремонта пациенты переживают боль на убогих больничных койках. В нашей палате их десять, и ни одна не пустует. Вот представьте десять ходячих трупов, с разными судьбами, социальными статусами, характерами, объединённых пространством и болью, болью и пространством.