36 рассказов

— Прекрасно, — сказал Гамильтон, вставая со стула; при этом он, похоже, так и не вспомнил о заткнутой за воротник салфетке. — Жду вас, всех троих, в Сефтон Холле, в субботу через неделю. Скажем, в половине первого?

И он отвесил поклон Сьюзен.

— Боюсь, что вряд ли смогу разделить вашу компанию, — отозвалась она, решительно давая понять, что вовсе не рассчитывала, будто приглашение распространяется и на нее. — По субботам я обычно навещаю маму.

Гамильтон помахал рукой на прощание с таким видом, что не осталось ни малейшего сомнения: чьи-то там планы его совершенно не интересуют.

После ухода странного гостя мы сидели в тишине, пока наконец Генри не нарушил молчание.

— Я должен извиниться за все произошедшее, — сказал он. — Его мать — старинная приятельница моей тетки, и она уже несколько раз просила пригласить его в гости. Похоже, что таких смельчаков, как я, не так уж много…

— Ничего страшного, — сказал Баркер после паузы. — Сделаю все, что в моих силах. Постараюсь вас не подвести. А в знак признательности за ваше замечательное гостеприимство… Может, вы оба окажете мне честь и не станете занимать субботний вечер? Дело в том, — пояснил он, — что неподалеку от Сефтон Холла имеется деревенская гостиница «Герб Гамильтона», и я давно уже собирался там пообедать. Меня заверили, что кормят там более чем сносно, а их винный погреб…

Он запнулся на секунду и докончил:

— Эксперты считают, что тамошнее вино — выше всяческих похвал.

Мы с Генри с удовольствием приняли приглашение.

На протяжении следующих десяти дней я думал о Сефтоне Гамильтоне и о предстоящей поездке со смешанным чувством опасения и предвкушения. Субботним утром Генри повез нас в Сефтон Парк, и мы прибыли туда немногим позднее половины первого. Собственно, мы подъехали к массивным кованым воротам ровно в двенадцать тридцать, но еще семь минут у нас ушло на то, чтобы доехать до усадьбы.

Внушительная дубовая дверь распахнулась прежде, чем мы успели постучать, и нас впустил высокий элегантный человек во фраке, крахмальной сорочке со стоячим воротничком и при черном галстуке. Это был дворецкий Гамильтона, Адамс, который провел нас в зал для дневных приемов. В огромном камине горело целое бревно. Над камином висел портрет человека, недовольного, судя по выражению его лица, всем на свете. Я предположил, что это дед Сефтона Гамильтона. Другие стены украшали внушительный гобелен с изображением битвы при Ватерлоо и огромная картина маслом — сюжет времен Крымской войны. Зал был беспорядочно заставлен старинной мебелью, а из произведений скульптуры имелась греческая статуя дискобола. Оглядевшись, я пришел к выводу, что наш век представлен здесь только телефонным аппаратом.

Сефтон Гамильтон ворвался в залу подобно шторму, обрушившемуся на злосчастный приморский городок. Он тут же стал спиной к камину, да так, что едва ли не полностью перекрыл поток теплого воздуха, и мы это сразу почувствовали.

— Виски! — рявкнул он вошедшему вслед за ним дворецкому. — Баркер, как насчет виски?

— Нет, спасибо, — ответил Баркер с едва уловимой улыбкой.

— Ага, — сказал Гамильтон, — бережем свои вкусовые сосочки? Чтоб были почувствительнее?

Баркер не ответил.

Прежде чем пригласить гостей к столу, Гамильтон сообщил, что площадь всего имения составляет семь тысяч акров и что он может похвастаться лучшими охотничьими угодьями в стране — если не считать Шотландии. В Сефтон Холле имеется сто двенадцать комнат, и в некоторые из них он не заходил еще с детских лет. Площадь крыши равняется полутора акрам — эта цифра особенно хорошо запечатлелась в моей памяти, поскольку именно таким был размер моего сада.

Напольные часы в углу зала пробили час дня. «Время начинать состязание», — заявил Гамильтон и решительно направился к двери, подобно генералу, уверенному, что войско, не раздумывая, последует за ним. И мы проследовали в столовую по коридору протяженностью не менее тридцати ярдов. И сели вчетвером за дубовый стол XVII века, за которым могло бы свободно разместиться не менее двадцати обедающих.

В центре стола красовались два графина георгианского стиля и две бутылки без этикеток. В первой бутылке было белое вино, в первом графине — красное, во второй бутылке — тоже белое, но более насыщенного тона, и во втором графине — красное, с рыжевато-коричневым оттенком. Перед каждым из четырех сосудов лежали белые карточки, и возле каждой карточки — тонкая пачка пятидесятифунтовых банкнот.

Гамильтон сел на свое место во главе стола, а мы с Баркером — лицом к лицу, в центре, напротив вина, так что Генри ничего не оставалось, как занять оставшееся место, на противоположном от хозяина конце стола.

Дворецкий позади Гамильтона, на расстоянии не более шага от спинки стула. По его кивку вошли четыре ливрейных лакея, неся первое блюдо. Перед каждым из нас появился глиняный горшочек с запеченной рыбой и креветками. Адамс, повинуясь кивку хозяина, взял первую бутылку и наполнил бокал Баркера. Баркер подождал, пока дворецкий, обойдя стол, нальет вина всем остальным сотрапезникам, и только после этого приступил к ритуалу дегустации.