36 вопросов, чтобы влюбиться

Она поднялась и принялась складывать свои тетрадки в сумку, поджав губы.

– Надь, – начал Паша.

Она даже глаз на него не подняла.

– Надь, ну правда, – Дима тоже поднялся, – прости. Ты же знаешь, у меня беспутный язык, я не хотел тебя обидеть.

– Да, я знаю, – сказала Надя, – все нормально, просто надо уйти.

Паша в этот непринужденный тон не верил. Он хотел обойти стол и как-то остановить Надю, может, взять за руку. Даже уже сделал шаг, но Дима оказался быстрее. Он схватил Надю за плечи и заставил взглянуть на него. Паша сжал челюсти.

– Надь, я не хотел… Вот веришь, не хотел…

Она холодно ответила:

– Я верю! Отпусти, Дим. Да отпусти же! – уже громче сказала она, пытаясь высвободиться из его рук. – Да не нужно меня трогать!

Паша с силой дернул Димину руку.

– И что на тебя нашло? – спросил Дима, когда за Надей захлопнулась дверь.

– Она же просила отпустить ее!

– Да я ничего ей не сделал бы, Пашка! Ты что подумал! Я извиниться хотел!

– Все, забыли! – Паша мотнул головой.

Они снова сели за стол. Долго молчали, каждый делал вид, что читает.

– Честное слово, я не хотел ее обидеть! – снова заговорил Дима.

– Все-все, забыли. Я понимаю.

– Надо перед Надей извиниться.

– Завтра извинишься.

– Кстати, у меня завтра смена в доставке. Я в школу не приду, понимаешь? Да что ты так укоризненно на меня смотришь, я сам знаю. Понимаю, что мои баллы на экзамене с каждым прогулом уменьшаются в геометрической прогрессии, но мне деньги нужны, Пашка! В общем, я это к чему – прикроешь завтра? Женечке скажешь, что я… у стоматолога. Скажешь?

– Скажу.

– И Наде объясни.

– Да, хорошо. Не волнуйся, она больше злится из-за задетой гордости, чем из-за твоей железной хватки.

– А ты ее, кажется, хорошо знаешь! – Дима откинулся на спинку стула.

Паша промолчал, уткнувшись в учебник.

– Что, Пашка, – продолжил Дима. Непонятно было, то ли он шутит, то ли говорит серьезно, – опыт вышел из-под контроля? Кролики полюбились ученому? Теперь невозможно препарировать?

– О чем ты?

– Да уж ясно о чем.

– Ничего подобного.

– Ну ты, главное, сам разберись, что у тебя там подобно, а что нет.

Больше не было произнесено ни одного слова, мальчики погрузились в учебу.

Надя вошла в квартиру, закрыла за собой дверь и расстроенно вздохнула. «Неужели я правда нисколечко не Плисецкая?» – вопрос этот ранил и мучил. Она всегда считала себя пусть не прирожденной, но способной балериной. Она никогда не позволяла себе лениться, исправно посещала занятия, всегда отдавала все силы танцу и репетициям. «Неужели все зря? Неужели никакого результата? Неужели я совсем ничего не стою?!»

С опущенными уголками губ и понурым видом Надя направилась к себе в комнату и, проходя мимо кухни, увидела краем глаза одинокую фигуру за столом.

– Пап?

Он поднял на нее красные глаза и как-то загнанно посмотрел, как будто ощущал себя диким зверем, окруженным охотниками. На столе перед ним стояла бутылка водки и банка селедки. Горела только одна лампочка, кухня тонула в полумраке. Надя переступила с ноги на ногу и поежилась. На улице тепло, а здесь – как в октябре, когда еще не включили отопление.

– Ты пришла, Надюш? Так скоро? – Папин голос звучал глухо.

– Балета ведь нет больше.

– Да, точно.

Он налил себе рюмку.

Надя испугалась:

– Что случилось?

Папа одним махом осушил рюмку и закусил селедкой.

– Кровотечение снова открылось. Я заезжал, думал, выпишут, а к ней даже не пускают. Врачи пока думают.

– О чем думают?

Папа как будто не слышал ее вопрос.

– Не надо было снова! – Он сжал губы и кулаки.

Надя постаралась дышать глубоко, только бы не расплакаться.

– И что будет? Что врачи говорят?

Папа снова не отвечал, смотрел прямо на стол.

Надя заплакала:

– Пап-пап! Что будет? Что будет, папа?

Он закрыл глаза, потом резко поднялся, подошел к Наде, обнял ее, поцеловал в макушку. Надя плакала, но в папиных объятиях потихоньку успокоилась.

Вечер они провели вместе. Ни одному из них не хотелось в одиночестве сидеть в своей комнате. Без мамы квартира стала какой-то нелюдимой, холодной, как музей. Папа работал в своем кабинете, а Надя лежала на диване рядом и читала ему вслух «Гордость и предубеждение». В смысл никто из них не вникал, но на душе становилось чуть легче.

Утром Паша первым делом подошел к Надиной парте и сказал:

– Дима очень просил еще раз извиниться перед тобой. – Он осекся. Надины глаза были очень грустными. – Ты как? Нормально? Из-за его вчерашних слов расстроилась?

Надя покачала головой:

– Нет-нет, все нормально! А Димка где? – Она обвела класс взглядом.

– Работает.

– Ясно.

Прозвенел звонок, но Паша стоял рядом с Надей и не знал, что сказать, чтобы из глаз ее исчезли тоска и грусть.

Вошла Евгения Михайловна:

– Все-все, садимся, уже урок начался! Паша! Ларин! Сядь, пожалуйста, на свое место.

Деваться было некуда. Пришлось отойти.