36 вопросов, чтобы влюбиться

Надя думала, что папа уедет в город работать, не станет жить на даче, и очень удивилась, когда он достал из багажника сумку со своими вещами. Чуть позже Надя даже обрадовалась, что папа никуда не уехал. Она, совсем еще девочка, не сумела бы помочь маме пережить такое несчастье, как потеря ребенка. Глядя на фигурки родителей, гуляющих около пруда, Надя думала: «А ведь он правда ее любит. Зачем же тогда смотрит на других? Может, в этом нет ничего такого? – Надя покачала головой, не соглашаясь сама с собой. – Нет! Я не смогла бы, если бы мой любимый… Но ведь судят по поступкам, а не по взглядам. А по поступкам – папа дежурил сутками в больнице, пока мамино состояние не нормализовалось. Нет, не знаю!» – Надя запуталась в своих же правилах, которые считала непреложными и железными, идеальными и высокоморальными; правилах, которых, как она считала, необходимо придерживаться всем. А потом вдруг неожиданной молнией вспыхнул другой вопрос: что мне делать, когда я увижу Пашу? Ее сердце забилось, словно чего-то испугавшись. После того случая в библиотеке они не виделись, наступили выходные, а потом Надя с папой забрали маму и уехали на дачу. Он целовал меня – не в губы, но и не по-дружески. А я что? Чувствовала, что мне приятно. Паша! В голове мигом пронеслись моменты, связанные с ним. А ведь он ради меня сбегал за кофе и круассаном! «Паша, Паша, – стоило несколько раз в мыслях произнести его имя, как тут же захотелось улыбнуться. – Хочу его увидеть!»

Когда Надя призналась себе в своих робких чувствах, неделя стала тянуться изматывающе медленно. И вот наконец настал день отъезда.

– Что, мамуль? – Надя вошла в дом и остановилась в гостиной.

Мама сидела на диване с чашкой успокоительного чая.

– Не забудь взять учебники.

– Уже положила, не переживай.

Надя прилегла на диван, с детской, еще не утраченной непосредственностью, положила голову маме на колени, а ее, мамину, ладонь себе на лицо, мол, гладь. Мама нежно улыбнулась.

– Попозируешь мне дома? Хочу нарисовать твой портрет. Портрет моей маленькой доченьки. У тебя такой прелестный возраст, видела бы ты себя со стороны. Загляденье! Хочу запечатлеть…

– Мам, уже давно для этого изобрели фотоаппарат, – сказала Надя, с наслаждением ощущая прохладные мамины пальцы в своих волосах.

– Ну что мне фотоаппарат? В портрете больше души.

– Портрет Дориана Грея, – зачем-то сказала Надя и ойкнула, когда мама легонько дернула ее за волосы. – За что?

– А зачем язвишь?

Надя нахмурилась, и мама принялась разглаживать большим пальцем ей лоб.

– Ну что, едем? – в гостиной появился папа.

– Едем!

Надя нехотя поднялась, в последний раз оглядела дом, пока папа уносил сумки в машину, и в обнимку с мамой вышла на улицу.

«Завтра увижу Пашу…» – думала она всю дорогу до города и перед сном.

Секретарь директора посмотрела на Пашу опасливо: никак не могла простить надругательства над фикусом.

– Так он у себя? Можно? – еще раз спросил Паша.

– Можно-можно! Тебя попробуй не впустить! – «Молодой человек» и вежливое «вы» уже давно были забыты.

В директорском кабинете Паша просидел больше часа (учеба у него начиналась со второго урока), и, когда прозвенел звонок, оповещающий о конце первой перемены, он стал подниматься со стула. Директор, все это время молча читавший почти готовый доклад, посмотрел на него поверх очков:

– Тебе пора?

– Да, физра.

– Ты экзамен по ней сдаешь?

– Нет!

– Ну и сиди тогда. Физра в одиннадцатом классе в мае – чего смеяться-то?

Паша с удивлением посмотрел на директора, но опустился снова на стул.

В тишине они провели еще полчаса, а потом директор, кашлянув, сказал:

– К Гарварду готов?

– Вы считаете…

– Отличный доклад, отличный! Только почему без вывода? К чему опыт-то привел?

Паша как-то особенно горько хмыкнул:

– Пока непонятно. Опыт немного вышел из-под контроля.

– Ну неожиданный результат – это тоже результат. Дописывай заключение, шлифуй основную часть, поподробнее распиши точку «А», с чего начинались отношения участников эксперимента, и можно заканчивать.

Из кабинета Паша вышел в смешанных чувствах. «Вот, твои усилия оценили! Радуйся!» А радоваться, по его мнению, было нечему. Очевидную склонность Нади и Димы друг к другу он наблюдал всю позапрошлую неделю. Ему бы не мешать им и смотреть, как естественным путем, после заданных вопросов, они придут к тому, чего он от них и добивался: к любви. Но Паша не мог просто смотреть! И не хотел он, чтобы эксперимент его удался. Уже не хотел. Хотел только Надю увидеть и тепло в ее глазах. После того что он позволил себе в библиотеке, она мягко отстранилась и ушла домой, так и не взглянув на него, и сейчас больше всего на свете Паша боялся встретиться с ней. «Идиот ты, Ларин, идиот! Сам наслушался ответов и поплыл! Еще и ее запутал! Надо успокоиться, просто успокоиться, – думал он, идя по коридору. – Поступить разумно. Не лезть и смотреть. Наблюдать! Ты же ученый, вот и наблюдай! И когда они с Димой окончательно сойдутся, допишешь доклад, победишь в конкурсе и уедешь в Гарвард. Будешь далеко-далеко от Нади, и Димы, и всех-всех- всех».