40 австралийских новелл

Это не мешало ему, однако, наравне с другими мальчишками стрелять из рогаток по отдыхающим птицам. Правда, бил он мимо цели. В стрельбе из рогатки его восхищало само пенье натянутой резины и парящий полет камня в вышине. Позже, гордый сознаньем, что он уже взрослый, он таскал за собой по болотам полученный ко дню рождения подарок — ружье и, случалось, мимоходом бил уток. Привязав окровавленных птиц к поясу, он возвращался домой и рассказывал о своей изумительной меткости.

Но каждый раз, убивая птицу, он не мог отделаться от чувства стыда. И когда он возвращался со связкой дичи у пояса, ему казалось, что летящие в небе птицы спасаются от него бегством, а он остается, прикованный к земле, одинокий, с тяжким сознанием свершенной измены.

Он забросил свое ружье; брал его теперь в руки лишь для того, чтобы почистить, полюбоваться украдкой на сверкающий ствол и потом опять повесить на стену.

Г

Когда поиски работы привели его наконец в город, он направился прямо в Управление рыболовства и охоты и был принят на должность инспектора. Он был полон энергии и энтузиазма, вдохновенно мечтал об этой работе.

И вот теперь, стоя в ночной тьме, он перебирал все это в памяти, уже ни о чем не мечтая…

Словно траурное пение, гудели моторы машин, неровной лентой тянувшихся к Уирриби от Мельбурна. Каждая из них протягивала щупальца света к той, что шла впереди. Они переваливались на кочковатой болотистой почве, и лучи фар, испещренные танцующими пылинками, то опускаясь, то поднимаясь, шарили по кустикам травы и брызгами искр отскакивали от хромированных буферов катившей впереди машины.

Они останавливались на круглой площадке, вытоптанной в траве на краю болота. Тесно сгрудившись у темных зарослей, они оставляли лишь узкие проходы, в которые с жалобным скрипом пытались протиснуться машины, прибывавшие следом. Отыскав местечко для стоянки, те тоже останавливались; их сверкающие глаза — фары угасали, шум мотора смолкал.

А машины все прибывали и прибывали. С них соскакивали люди с факелами или фонарями и отходили в сторону, уступая дорогу другим. И всю ночь ни на мгновение не стихал гул моторов. С тысячу машин прибыло сюда этой ночью, тысячи три охотников высадились из них и углубились во тьму, и на стволах их ружей играли отсветы фар новых машин, снующих в поисках стоянки.

В колеблющемся свете фонарей были видны шагающие ноги; ноги торопились, обгоняя друг друга, и причудливые тени прыгали по траве. Люди на ходу негромко чертыхались, подзывали товарищей, о чем‑то спрашивали, что‑то сообщали друг другу.

— А где Джек?.. Мое ружье у тебя?.. Я в этих краях уже бывал. Свернем сюда… Где тут местечко получше?

Они пробирались сквозь заросли высокой травы, внимательно смотрели под ноги, ступая по кочкам; согнувшись, с трудом прокладывали себе дорогу через кустарник.

— Здесь. Сюда. Я слышу кряканье.

Каждый торопился занять место поудобней. Все болото было оцеплено. Люди, теснясь, стояли плечом к плечу на длинных отмелях — излюбленном месте отдыха уток; за — йялй все холмики; притаились, залегАй, как солдаты в Засаде.

— В шесть начнем!

— В шесть‑то мы за них примемся!

— В шесть мы им покажем!

Встревоженные птицы плыли по темной глади воды к середине болота. Небо на востоке посветлело.

Вынимают из сумок патроны, щелкают затворами. Каждый из охотников то приладит ружье к плечу, то опустит, перекинет со спины вперед и снова за спину — проверяют, прилаживают, ощупывают…

— На мой участок смотри не заходи!

— Да я никогда ни на чей не захожу…

Дэн Люси провел грузовичок краем болота и въехал на территорию заповедника. Оставив машину у полосы кустарника, он прошел туда, где под темным покровом ночи расстилалась, поблескивая, вода. Он беспокойно шагал по кромке болота, ощущая вокруг напряженную тревогу, глубокое волнение. Казалось, самый воздух замер, прислушиваясь; застыли в ожидании деревья…

Дэн тоже ждал. А небо между тем бледнело, и ночь отступала под прикрытие окружавших болото зарослей. Тьма паутиной запуталась в траве и ложбинах, где росли чайные деревья, но сидевших на воде птиц уже можно было различить.

Дэн медленно свернул папироску.

Вон тот одноногий чирок… Вторую ножку у него, должно быть, отхватила треска — еще когда он был птенцом. А возможно, он попал в силки. Находятся люди, которые по песчаным отмелям расставляют на уток кроличьи ловушки. Насыплют вокруг зерна и… А этот чирок — он как ручной! Может, он и не снимется с воды, не улетит, когда все это начнется?.. В заповеднике‑то он будет в безопасности. Нет, шум всех их всполошит. Если он в стае, то, конечно, улетит. А ведь мог бы укрыться в тростнике… Ну, ясно, увяжется за остальными. Вспорхнет — и ввысь. Хоть и одноногий, а полетит — полету это не помеха. Впрочем, кто знает? Вдруг он не сможет так же быстро маневрировать, как остальные? Тогда он взлетит повыше. Они ведь всегда высоко летают. Возможно, и проскочит…

Дэн взглянул вверх, на светлеющее небо, и ему представилось, что небо, заповедное небо уже истерзано визжащей дробью. Он отвернулся.