40° по Валентину (СИ)

— Вот и иди тогда, хули, — ответил Лёха, пихнув Макара в плечо. — Свой сон досмотришь. Там что-то было про стояки вроде бы.

— Слышь!

Скользя кроссовками по подтаявшему декабрьскому снегу, Макар, воображая себя Месси, ловкой проходочкой обогнул Лёху и влепил ему поджопник смачным финтом с ноги.

— Н-на! Видал? В девяточку.

— Пацаны, ну вы чего? — подал голос Тихий, отлипая от переписки со своей «заей». — Детский сад вчера кончали?

— Бля, Макар, хорош, больно!

— Больно, когда хер в жопе!

— У тебя, что ли? — заржал Лёха и вернул Макару сдачу кроссовком под колено. — О, гляди!

Пока они ждали Игоря, который обещал кальян и приставку с пивасом, потому что родаки свалили на неделю, на улице уже успело стемнеть. Столовка давно закрылась, а в «Обжорке» поблизости от универа вечером собирались чуркобесы, и торчать там особого желания не было ни у Лёхи, ни тем более у Макара. Поэтому они зависли на лавочке перед шестым корпусом химфака, где горел единственный исправный и не раздражающий своим миганием фонарь. Лёха показал в сторону пятого корпуса на приближающийся к ним силуэт в пальто.

— Ну давай, Макар, спорим, продинамит?

— На чё спорим?

— На желание, как на чё.

— Лёх, я же выиграю. Не ссышь? Я тебе нажелаю — охренеешь.

— Ага, посмотрим.

Девушка шла уже совсем недалеко, старательно отводя взгляд от мутной компании. Хотя Макар, на минуточку, недостатка в женском внимании никогда не испытывал, как и неуверенности в своем феерическом очаровании. Спасибо мамке, поколдовала над патлами. Шесть часов в парикмахерском кресле плюс квадратная жопа и вуаля — бэдбой с идеальным пепельным блондом, в набитых рукавах с наглядной живописью собственной жизни и в кожанке не по сезону, словно из влажных бабьих мечт, готов был сожрать любое сердце в прожарке медиум. Точнее, сначала прожарить как следует, а потом сожрать.

— Девушка! — бодро начал Макар, улыбаясь, как учила его жизнь в старших классах. — А ваши родители, случайно, не химики?

— Нет, — смутилась девушка, качая головой и пряча легкий румянец.

— Тогда откуда у меня на вас такая бурная реакция?

Пацаны на лавочке заржали, и девушка ускорила шаг, но Макар, не отставая, поплелся за ней.

— Ну, девушка! Стой, стой, лапа, ну куда ты?..

— У меня парень есть! — чуть громче, словно оправдываясь, бросила она, удаляясь.

— Чё, дед Макар, улыбок тебе.

— Я те сейчас улыбку сделаю с промежутками.

— Да ладно, подумаешь, проиграл желание, с кем не бывает! — Лёха явно выглядел довольным и коварным.

Макар плюхнулся на лавку рядом с Тихим, заглянул к нему в открытое окно переписки в сине-белой и поморщился от пестроты сердечек и смайликов.

— Тихий, ну ты ваще, романтик, блин! Смотри, Лёх, там уже баклажаны в ход пошли!

— Отвали, Макар! Лёх, загадай ему желание, чтобы он заткнулся.

Лёха стоял к ним спиной, хлопая руками перед собой и всматриваясь куда-то в сторону окон шестого корпуса, одиноко горящих в фиолетовых сумерках.

— Ка-ароче! — протянул он наконец, оборачиваясь. — Следующего пациента, кто пойдет мимо нас, ты должен поцеловать.

— Охренел?

— А то. Имею право.

— А если дед пойдет?

— Ну чё поделать, поцелуешь его… Прямо в деда.

— Фу, Лёх, это уже перебор, давай другое.

— Твой тридцатидюймовый моноблок на месяц и стрижку в салоне у теть Марины.

— Бля.

Если на стрижку Макар уломал бы мамку без базара, то вот с компом на целый месяц расставаться особо не горел. Тем более там были кое-какие секретные папки, которые не для Лёхиных глаз месяцами — и даже годами — наполнялись.

— Ладно, куда целовать-то, скажи? Было бы кого.

— А вон как раз кто-то с шестого чешет, гляди.

— Нет, ты не Хайзенберг — слишком просто. Ты теперь Большой Вэл, — проговорил Антон, закручивая бутыль. — А глюкоза зачем?

— Для улучшения вкусовых качеств.

Спирт Валик разводил впервые — он и водки-то не пил — и отнесся к процессу со всей серьезностью, отыскав таблицу Фертмана. Когда спирт влили в очищенную и охлажденную воду, когда Калмык, затаив дыхание, размешал божественный нектар и Антон достал мерные стаканчики, за окнами было уже темно.

— Это не опасно? — поинтересовалась Раиса, и по лицу Антона снова стало видно, как она теряет первые позиции в его личном списке сосочек-писечек.

— Это же не метил, — сказал Валик, рассматривая жидкость на свет, затем взболтал ее и убедился, что осадка нет.

— Как слеза младенца! — заметил оживший Слава, а Дима, протянув руку за стаканчиком, произнес:

— Ну, за науку!

Выпили. Закусывать было нечем, кроме глюкозы, потому обошлись обычным матом и занюхиванием рукавов халатов. Антон, заметив, что Валик только на язык попробовал свое творение, подскочил, весь такой воодушевленный, и обхватил пальцами руку Валика, поднимая ее вместе со стаканом.

— Я не пью! — возмутился Валик, расплескивая «слезу» на стол, но Антон взревел чайкой:

— Ты что, очкуешь, профессор? Нас отравить хочешь, а сам?..