Кордоба громко храпел. «Маленький ворчун», — говорит о нем Альваренга. Сальвадорец часто просыпался и видел, что его напарника мучает кошмар. «Я не мог разобрать его слов, но он явно был напуган». Хотя в первые дни их одиссеи по океану Кордоба и Альваренга непрерывно ссорились, теперь они стали друзьями. Точно так же во время долгого полета между астронавтами устанавливаются крепкие дружеские отношения, несмотря на прежнее многолетнее соперничество по разным пустякам. Подобный же феномен известен и среди солдат, прошедших вместе через шквальный вражеский огонь. Они становятся братьями.
Когда Кордоба и Альваренга запаслись едой на несколько дней вперед, в особенности когда поймали и съели черепаху, они забыли все свои горести и мучения и начали находить утешение в великолепном пейзаже, раскинувшемся вокруг них. «Мы говорили о наших матерях, — делится подробностями Альваренга. — Просили Бога простить нас за то, что были такими плохими сыновьями. Жалели о том, что не можем обнять и поцеловать близких. Обещали себе работать больше и лучше, чтобы им не приходилось гнуть спину. Но было слишком поздно».
КАК ДВА ПОДРОСТКА НА ПИКНИКЕ, НАПАРНИКИ ЛОЖИЛИСЬ ВЕЧЕРАМИ НА ДНО ЛОДКИ И СМОТРЕЛИ НА ЗВЕЗДНОЕ НЕБО.
Ночь за ночью они старались переплюнуть друг друга в игре по выдумыванию созвездий, в которой каждый старался создать что-то фантастическое и невероятное. Они выискивали среди звезд спутники, летевшие по ночному небу. Воображали, что космические аппараты, за которыми они следят, были самолетами, посланными, чтобы спасти их.Кордоба, певший в церковном хоре, торжественно и вдохновенно исполнял свои любимые гимны. Когда он сидел в кофре, выходило громче (это было что-то вроде пения в душе). Кордоба начинал свой сольный концерт, а когда его приглушенный голос достигал ушей Альваренги, стоящего на палубе, тот принимался подпевать. Не зная слов, он просто мычал вместе с напарником, а через несколько коротких куплетов начинался припев, который ввергал их обоих в состояние полного безумия. «Я любил, когда он пел», — признается Альваренга.
Сальвадорец вырос в Центральной Америке, а оказавшись в зрелом возрасте в Мексике, отдалился от культа Христа. Католические мессы были таким привычным явлением в его родной стране, что некоторые крупные универмаги отводили специально места для часовен, сдававшиеся по низким расценкам. В сельской Мексике керамические фигуры Мадонны Гваделупской обычно прикручивались к кузову семейного грузовичка. Все это не имело смысла для Альваренги, который старался держаться на почтительном расстоянии от входа в любой католический храм. Он демонстративно заменил систему традиционных христианских верований культом Санта-Муэрте (Святой смерти). Изображение этого жнеца жизни, этакого своеобразного святого, красовалось у него на руках, а следы когтей — на спине.
Несмотря на то что Альваренга с сомнением относился к посулам христианских книг и служителей культа, а порой даже вступал в открытый антагонизм с католиками, он всегда следил за тем, чтобы невзначай не обидеть чужих богов. Он видел в религии свод обязательств, которые в данный момент почти готов был взять на себя. «Я никогда не был в церкви, — говорит Альваренга, отличавшийся тем самым от большинства своих коллег-рыбаков, регулярно посещавших мессы. — Я ВИДЕЛ, ЧТО РЕБЯТА ВЫХОДЯТ ИЗ ХРАМА, ПОТОМ НАКУРИВАЮТСЯ ИЛИ НАПИВАЮТСЯ ВДРЫЗГ, А ПОТОМ ОПЯТЬ БЕГУТ В ЦЕРКОВЬ. Я СМОТРЕЛ НА НИХ И ГОВОРИЛ СЕБЕ: НЕТ, Я НИКОГДА НЕ БУДУ ТАК ДЕЛАТЬ. ВЕДЬ ОНИ ЖЕ ПРОСТО ГЛУМЯТСЯ НАД БОГОМ
». Альваренга посчитал, что будет чист перед небесами, если не станет святотатствовать и обижать Бога неправильным поведением.Тем временем Кордоба был одержим сожалениями. Его не покидало ощущение, что он промотал несколько лет своей жизни. Не переставал он думать и о пророчестве, нашептанном ему одной из прихожанок евангелической церкви за несколько недель до отправления в несчастливое путешествие. В ее снах брат Иезикиль погиб в море. Она это видела. И она предупредила его. Кордоба чувствовал, что над ним навис злой рок. «Он говорил, что этот дрейф был предопределен свыше», — делится Альваренга.
Пока они дрейфовали по Тихому океану, Кордоба все больше преисполнялся уверенности в том, что искушал судьбу, не внимая предупреждениям о собственной гибели в море.
— Я умру в море, — повторял он. — Нас никто не найдет.
— Успокойся. Надо верить! — убеждал его Альваренга. — Ты что, с ума сошел?