46 интервью с Пелевиным. 46 интервью с писателем, который никогда не дает интервью

Пелевин: Во-первых, в книгах вообще не бывает города и людей — в них бывают только слова. В силу природы человеческого мышления и его языковой репрезентации любое пространство, отраженное в тексте, является чисто интеллектуальным, даже если речь идет об интеллекте дебила. «Город» и «люди» — это такие же мифологемы, как «лисы» и «волки». Просто на некоторых симулякрах висит бирочка «нон-фикшн», и в общей теории промывания мозгов их принято считать отражением реальности, хотя «реальность» — это тоже мифологема. Во-вторых, слово «подмена» в вашем вопросе не очень корректно. Вы исходите из предпосылки, что в моей книге должны были присутствовать город и люди, но я в силу своих порочных особенностей подменил их чем-то другим. Но я ведь не брал на себя обязательств писать о городе и людях. Это как если бы чукча написал трактат о моржевании, а его упрекнули в том, что он уделяет мало внимания футболу, потому что ему редко снится Абрамович.

Известия: Где вам больше нравится жить?

Пелевин: В себе. Помните, как это у Тютчева: «Лишь жить в самом себе умей — есть целый мир в душе твоей…»

Известия: В предисловии вы старательно дистанцируетесь от текста. Зачем?

Пелевин: Видите ли, я чувствую в этой книге такую взрывную мощь, что мне делается страшно. И хочется на всякий случай отойти подальше, пока не шарахнуло.

Известия: Чему служат не только многочисленные цитаты и аллюзии, но и откровенные пародии, в том числе и на современную литературу, в тексте?

Пелевин: Они служат тексту. Для меня роман похож на цветочный куст, который развивается и растет по своим собственным законам. А писатель — садовник. Он просто поливает это растение и отрезает сухие ветки, но спрашивать у него, почему цветы на нем желтого цвета или почему на каждой веточке именно пять листочков, бесполезно. Писатель может, конечно, что-нибудь наврать по этому поводу, но сам он никогда этого не знает до конца. Мне ни разу не удавалось написать ту книгу, которую я хотел. Как же я могу ответить на вопрос, почему она такая, а не другая?

Известия: Почти в каждом вашем романе хотя бы мельком появляются персонажи из предыдущих книг. В «Книге оборотня» это пятилапый пес с непечатным именем и Татарский. Зачем нужна эта связь?

Пелевин: В этом есть логика. Я пишу об оборотнях в погонах. Но наемный политтехнолог вроде Татарского — тоже оборотень, только в штатском. Такой, знаете, либеральный консерватор в точке перманентной бифуркации. Пятилапый пес с непечатным именем — это естественное завершение эволюции оборотня в погонах. А ночной визит такого пса — естественное завершение пути политтехнолога.

Могу пояснить, что я имею в виду. Работа политтехнолога заключается в том, чтобы в зародыше подменять демократию ее симуляцией по заказу сменяющих друг друга олигархий. Политтехнолог анализирует общественное мнение, чтобы выяснить, чего именно хотят люди. А потом возвращает им это в виде вранья. В такой ситуации оппозиционная идеология делается невозможной в принципе — все ее лозунги будут немедленно перехвачены олигархией, примерно так же, как бизнес перехватил образ Че Гевары. Поэтому европейские ультра пришли к выводу, что отстреливать надо не политиков, а политтехнологов. Но я думаю, что никого отстреливать не надо. Пятилапая собака приходит к политтехнологам с другой стороны. Дело в том, что их продукция начинает инстинктивно отторгаться людьми — так же, как это произошло в прошлом веке с коммунистической идеологией. Почему в Америке победил Буш? Потому что его соперник был политтехнологическим големом. Буш проиграл ему все дебаты, а потом победил на выборах — просто по той причине, что он вызывал больше доверия, поскольку от него меньше воняло политтехнологиями.

Прочие персонажи из предыдущих книг появляются в моих романах потому, что они уже существуют, и мне приятно лишний раз с ними встретиться. Есть такой принцип — бритва Оккама: «не надо умножать сущности без необходимости». Вообще он значит, что следует довольствоваться самым простым объяснением. Но если понимать его фигурально, он как раз об этом. Я написал рассказ о волках-оборотнях. Зачем мне придумывать нового волка-оборотня, когда у меня уже есть готовый, который сидит и ждет, когда его выпустят на свободу? То же самое относится и к политтехнологам. Кроме того, «Generation П» кончается неустойчивым равновесием — с одной стороны, всемогущий политтехнолог Татарский, а с другой — пятилапый пес, которого он должен держать в вечной спячке. Сейчас это равновесие нарушилось, но, поскольку я не занимался анализом этой темы, а писал роман про любовь, я посвятил ей только один абзац. Который, собственно, и наступает Татарскому.

Известия: Вы всегда неохотно говорите про экранизацию ваших книг. И все же, когда появится «Generation П»? Есть ли еще какие-то планы?