48 минут, чтобы забыть. Книга 2

— Боже, Ник, лучше б ты соврал.

Поежившись от прохладного ветра, она обхватила предплечья ладонями, пытаясь согреться. Я накинул свой китель ей на плечи, и она утонула в нем почти по уши.

— Такой, как есть. Думал, ты будешь впечатлена моей смелостью.

Виола выглядела немного смущённой и как будто игрушечной в этой грубой форменной одежде с размазанной по лицу косметикой. Она повернула голову, взглянув на погоны, и, улыбнувшись, сказала:

— Я впечатлена, лейтенант. Теперь ты доволен?

— Более чем, — улыбнулся я в ответ.

— Почему ты остался в Карлайле? — вдруг спросила она, облизнувшись кончиком языка, и мне чудом удалось отвести глаза, потому что мысленно я уже хотел притянуть ее за борта куртки. — Если тебе не нравится то, чем ты занимаешься, а судя по твоему лицу явно не нравится, то почему не уехать?

— Это долгая история, давай как-нибудь в другой раз, ладно? — попытался я уйти от разговора, но что-то уже тогда подсказывало мне, что она не оставит эту тему в покое.

— Я не спешу.

— А я не хочу грузить тебя собственными мелодрамами. Уверяю, эта тебе не понравится.

— А ты рискни, — возразила девушка.

Я, выдохнув, закинул голову назад, глядя на небо.

— Деньги, принцесса. Мои мотивы донельзя банальны.

Конечно, это была не единственная причина, но ей не нужно было знать, что в погоне за благополучием у меня отобрали не только жизнь, но и свободу. А противнее всего было признаваться, что я сам, согласившись, ее у себя отобрал. Виола посмотрела на меня с сочувствием, и я покачал головой, дав понять, что меня жалеть не нужно. Все, что угодно, только не жалость.

На запястье пропищал коммуникатор. Пора было возвращаться.

— Долг зовет? — сама все поняла Виола, и я кивнул головой.

Она уперлась ладонями в бедра, сосредоточив все свое внимание на моем лице.

— Ну тогда… прощай, Николас Лавант. И спасибо за… куртку. — Скинув китель, она протянула его обратно.

— Если что, обращайся, — коснулся я ее руки, сделав вид, что просто хочу забрать свою вещь обратно. Я должен был отпустить, но мне отчаянно не хотелось. Я заигрывал со своей совестью, а она делала вид, что нема и глуха, будто не понимая, что мы с ней творим неправильные вещи. Наконец я разжал пальцы и ответил: — Прощай, Виола Максфилд.

— Может, как-нибудь зайдешь? — осторожно спросила она. То ли это был просто жест вежливости, то ли действительно Ви хотела снова меня увидеть.

Мое сердце подпрыгнуло, как на аттракционе, зато, наконец оклемавшись, отрицательно покачал головой разум. Я не мог бы приударить за этой девушкой, даже будь она доступна. Но для меня она была запрещена!

— Это будет на твоей совести, — пошутила Виола.

— Поверь, моя совесть и так не блещет чистотой.

В тот вечер я не смог сказать да.

И не сказал.

* * *

Следующие три дня, что я не видел Виолу, мой мозг сводил счеты с благоразумием. И если раньше я никогда не думал о девчонках, то теперь мысли о ней все время вязались следом, словно хвост. Куда не пойди — тут как тут.

Мне уже надоело вести с собой бесконечные дебаты. От категоричного отрицания («Эта девушка для тебя навсегда заказана, так что завяжи глаза и даже смотреть не смей») до возмущенного гнева («Какого черта, Тай, ты оставил меня разбираться с этим дерьмом в одиночку!»), от торга («Она так мило пыталась пристрелить меня взглядом») до депрессии («Всё плохо, выхода нет. Твой век словно мгновенье, Ник. Ты — пуля. А пуля стреляет лишь один раз, не вмешивай в это еще и девчонку») и, наконец, до принятия («Черт, кажется у меня новый фетиш, и самое страшное — это веснушки!»).

Захлопнув ноутбук, на экране которого все еще была открыта страница NewPort Evening, я принялся расхаживать по комнате. Я прочитал ее рассказ трижды, с каждым разом понимая, что все глубже проваливался в кроличью нору.

Осознав, что она мне нравится, я пытался бороться с этим чувством, но тщетно. Дюжину раз заносил палец над мигающей зеленой кнопкой на экране и столько же одергивал его.

Надо ее отпустить. Ни во что хорошее эти отношения не выльются, и та граница, на которой балансирует эта странная кхм… привязанность… больше напоминает черту между садомазохизмом и одержимостью.

— Он теперь всегда такой? — повернувшись к Арту, спросил Шон, поглядывая поочередно то на меня, мечущегося по комнате, то на Кавано.

— Кажется, она пробуждает худшее в нем, — ухмыльнулся Арт. Он рукой отодвинул свои вещи с покрывала и плюхнулся сверху.

Если кровать Рида была идеально заправлена, то чтобы разгрести завал на койке Арта, понадобилась бы лопата.

— По крайней мере, он больше не выглядит как труп.

— Ничего, что я здесь? — откликнулся я, сжав до треска пластиковый подоконник. — Знаете, если до этого я считал, что нравлюсь ей, то теперь мне кажется, она меня ненавидит, — многозначительно добавил я вслух, указывая на компьютер, под крышкой которого горели слова: «Никогда в жизни не встречала кого-то более раздражающего. Настолько, что при виде его так и хотелось либо послать ко всем чертям, либо вмазать!»

Арт проследил за моим взглядом и, повернувшись к Шону, с видом практикующего психотерапевта произнес: