48 минут, чтобы забыть. Книга 2

Надеюсь, нет.

Не хотел бы я, чтоб она узнала, в кого я превратился и за какие выдающиеся «лидерские качества» меня так стремительно повысили.

Нет, она не стала бы кричать, не дала бы, как отец, затрещину. Она бы, заперевшись в мастерской, тихо плакала, закрыв лицо тонкими ладонями. У нее были длинные пальцы. Как у меня.

— Сочувствую, что твои друзья теперь тоже в этом дерьме.

Джейсон достал еще одну сигарету, стиснул фильтр зубами и, не поворачиваясь в мою сторону, протянул пачку.

— Посадишь дыхалку к чертовой матери, — ответил я. Он щелкнул зажигалкой:

— Что за мудила сказал?

— Минздав вроде.

— Он много херни болтает.

Фильтр его сигареты был зажат между пальцами, и сизый дым медленно вился вверх.

— Вот скажи, Лавант, какова вероятность обычного человека внезапно сдохнуть? Попасть под машину, с крыши вниз сигануть?

Я пожал плечами.

— Плевать какая, Ник. Важно лишь то, что в нашем случае она в сраную сотню раз выше. Кто знает, что я завтра не подставлюсь под пулю, а? Надо жить сейчас. Да и нахрена нам тогда эта чертова регенерация? — рассмеялся он, и хохот его был похож на лай раненой псины.

Из меня невольно вырвался смешок. В его улично-философском монологе было что-то Шекспировское. Бредовое, но по сути верное.

— А знаешь, что самое страшное в нашей жизни, Ник?

Наконец мы встретились взглядами. Сигарета в его руке почти дотлела. Он уставился на меня своими цепкими ледяными глазами и произнес сквозь стиснутые зубы:

— Ее нет.

Два слова повисли в воздухе, медленно опускаясь между двумя людьми, единственными в этом здании способными понять их настоящий смысл. Что в этот момент творилось в голове у Джейсона, я понять не мог. Как и то, зачем он говорил мне это. Сквозь эхо сыпались обрывки информации, показывая: «Вот она жизнь, утекает сквозь пальцы. Если можешь ее спасти — спасай!»

— Тай — гребаный мудила, ты меня достал! Еще раз пнешь за забор, сам полезешь.

Сознание мелькало картинками, которые оно подбрасывало перед моим лицом, и от них было больно так, что хотелось закрыть разум, опустив тяжелый железный заслон, и не видеть больше.

Наше первое лето. Первые модификации. Чтобы как-то убить время между тестами, мы устраивали собственные матчи во внутреннем дворе одной из лабораторий. Я сглотнул горечь.

Рыжий, перемахнув через высокую металлическую ограду, нырнул в кусты за улетевшим туда мячом. Его кудрявые волосы, постриженные машинкой, намокли, но все равно умудрялись виться мелким бесом.

— Задницу не обдери, Сип!

До боли в груди знакомый громкий смех разнесся по влажному полю. В лицо ударила прохлада, скатываясь каплями по лицу.

— Под таким дождем играют только дебилы.

— А мне пофиг, Ники, — пропел Джейсон, и я увидел его глазами себя. Короткие черные волосы, сбритые на висках, и хитрая ухмылка. Закинув руку за спину и сжав мокрую ткань в кулак, я стянул белую майку и комком бросил ее на скамейку.

— Дай сюда, — вырвал я из его рук бутылку с водой и перебросил Таю.

— Два на два, Рыжий на воротах, — крикнул он. — Мы вас с Тайчиком-зайчиком раскатаем!

— Мечтай, — закатил я глаза.

Джейсон поймал мяч и, перебросив его над головой Рыжего, отдал пас.

— Ник, лови!

Я резко обернулся. Но вместо зеленого прямоугольника поля, позади снова была бетонная крыша, крутящиеся лопасти промышленных кондиционеров. И тишина.

«Ты помнишь, когда нас было пятеро?»

Помню.

Я не произнес это вслух.

Мне хотелось сказать что-то еще, но, кажется, Джейсон и так все услышал.

Расправив плечи, я поднялся и молча зашагал к лестнице.

— Вентиляторная тоже ведет на третий этаж, — догнала меня фраза у самой двери.

* * *

Захлопнув крышку ноутбука, я заставил себя принять факт, что ее поезд завтра днем, так что не было смысла тянуть с разговором и, возможно, расставанием. Потому что еще один человек в сердце — еще один патрон в обойме направленного тебе в лоб ствола. Еще одна слабость, которой могут воспользоваться, заставляя делать то, на что ты сам никогда бы не согласился. И еще один повод вспомнить, что худшее из того, что может произойти — привыкать к тому, что человека больше нет рядом.

Перед глазами все еще стояли строчки из ее литературного дневника. После нескольких лет затишья в профиле с ее рассказами пару дней назад появилась новая запись:

«Жила-была маленькая девочка. И однажды она потерлась в собственной жизни, которая в один миг вдруг стала настолько огромной, что, казалось, она в ней утонет. В своем одиночестве. И девочка придумала себе принца. Она собрала его сама из крошечных деталей: как он радостно задирает голову, прикрыв глаза, щурится на солнце, ерошит волосы пятерней и улыбается, не раскрывая губ, одним их уголком. Ей хватило одного смелого поступка, чтобы написать собственную историю. Только повзрослев, она поняла, что принц оказался совсем не таким, каким она его рисовала словами…»

Виола потеряла всех, кто был ей дорог. И по моей вине последнего человека, больше жизни мечтавшего сделать ее счастливой. Не просто обожая ее, боготворя. А я забрал тепло, предназначавшееся ему, хотя знал, что не заслуживал.