— Министерство достаточно благосклонно отнеслось к этому проекту, — произнес он, а потом сделал короткую, но выразительную паузу, выделяя последние слова: — Однако у меня вызывает искреннее беспокойство результативный успех кампании. Программа не будет готова к массовому запуску в вооружённых силах, пока не будет снят вопрос с памятью. Я успел изучить документы, что вы выслали. Там сказано, что эта проблема до сих пор не решена.
— Вы правы, генерал! — ответил Максфилд. Он приподнял брови, выражение лица могло бы показаться беззаботным, но отбивающий по полу носок ботинка выдавал его напряжение лучше любых слов. — Но мы работаем над этим. По сравнению с первой группой, Бета показала вдвое лучший результат.
— Сорок восемь минут?
Это был не вопрос. Скорее, упрек.
— Да, столько длится фаза сохранения личности после загрузки. Но мы достигли значительных улучшений. Первая группа теряла память, даже не успев прийти в сознание.
— Альфа ведь не теряет воспоминания, — постукивая ручкой по столу, произнёс генерал. От былого добродушия не осталось и следа. Кажется, ему было известно гораздо больше, чем считал полковник.
Он бросил короткий взгляд на сидящих за столом и продолжил:
— Если вы не добьетесь положительной динамики, финансирование будет свернуто.
Максфилд едва не подпрыгнул на стуле, но сдержался. Он кивнул и принялся разглядывать лист бумаги, лежащий перед ним на столе.
— Министерство обороны требует результаты. Программа и так чересчур затянулась. Руководство начинает задавать вопросы.
Повисла оглушающая тишина. Казалось, ответа не последует вовсе, но полковник, выпрямившись на стуле, уверенно произнёс:
— Я готов гарантировать, что система будет готова к внедрению ровно через полгода. Следующая загрузка назначена на декабрь. Уверяю вас, мы уже отобрали лучших.
«Лучших кандидатов для того, чтобы умереть, — про себя добавил я. — Там, где смерть, всегда есть вакантное место. Сэр».
— Рад, что мы пришли к пониманию, — ответил Гилмор, снова по-дружески улыбнувшись. — Жду отчетов.
— Полковник, — генерал встал и скупо попрощался. Как только он вышел за дверь, Хейз в ужасе повернул к Максфилду голову.
Он никак не прокомментировал его заявление, только спросил:
— И каким образом мы это осуществим?
Я сглотнул подкативший к горлу ком. Потому что, кажется, знал ответ.
— На этот раз запустим в Эхо всю группу в полном составе.
— Сэр, при всем моем уважении, — вскинулся доктор, — мы никогда не загружали одновременно двадцать человек.
— Поэтому загрузим двадцать два, — рявкнул он.
— Этот вопрос не согласован, — попытался отбиться Хейз.
— Если вы не в состоянии делать свою работу, то освободите место для того, кто сможет.
Несмотря на то, что Хейз был напрямую связан с проектом, он не был военным, не имел звания, поэтому полковник всегда относился к нему с некоторым пренебрежением. Надо сказать, не обоснованно.
— У нас нет еще семи лет, — вбил последний гвоздь в крышку гроба Торн. Он внимательно посмотрел доктору в глаза. Как будто эти двое знали что-то, о чем никто другой не подозревал и произнес: — Вы же знаете.
К сожалению, Максфилд это тоже отлично понимал. Он перевёл взгляд с одного на другого и сказал:
— Полагаю, мы пришли к согласию. Доктор, готовьте оборудование для загрузки всей группы. Лавант, проконтролируйте, чтобы к середине декабря ваши солдаты находились в надлежащей форме.
Пусть неохотно, но я кивнул.
— Да, и Хейз, организуйте ему доступ в Лабораторию-3.
Третья лаборатория, или «корпус Восстановления», раскинула свои блоки вокруг центрального штаба, словно паучьи лапы. Вдали от города, в окружении лесного массива, она больше походила на санаторий или дорогую реабилитационную клинику, где палата стоит не менее пару сотен евро в сутки.
Для пострадавших в военных операциях солдат лаборатория была местом реабилитации после физических и психологических травм. И только для избранных, чьи жизни судьба намеренно отметила черной меткой, это место становилось «станцией Разрушения». Тебя как личности, твоей памяти как военного объекта.
Я шел по коридорам один, хотя по правилам меня должны были сопровождать. Впрочем, правила давно не были для меня преградой, скорее, никогда.
Внутри пахло стерильной чистотой, белый свет равномерно мерцал, отчего расставленные в углах фикусы выглядели неестественно яркими. Ничто не наталкивало на мысль, что позади толстых стен этих комнат звук раздираемых глоток тонет, так и не вырвавшись наружу. Все, что происходит внутри лаборатории, остается там же. И, разумеется, никто из идущих навстречу приветливых сотрудников в белых халатах не расскажет, что для десятка парней, которым даже двадцати не исполнилось, эти коридоры стали конечным пунктом назначения.
Я поднялся на нужный этаж, плотно сжимая в руках папку с делами на моих ребят, свернул в конце коридора направо и прошел до конца, пока не добрался до нужного кабинета. На мгновение опустил голову, сомневаясь, стучать или нет, как в голове проскользнул образ. Невесомый, словно газовый платок, небрежно выроненный из рук и подхваченный ветром. Мелькнул и исчез.