48 минут, чтобы забыть. Книга 2

— Ник, — улыбнулся он, глядя куда-то в точку, поверх моей головы. — Память она ведь здесь, в сердце. Пожив не один десяток лет, понимаешь, что вещи — прах. Повседневность — вот из чего состоит наша жизнь. Вот что становится по-настоящему важным и дает тебе силы продолжать жить там, в мире за пределами твоего дома. Когда я собираю нашу старую пыльную елку, вешая на нее игрушки, что выбирала моя жена, или делаю наливку из смородины, то вспоминаю, как мы ее сажали, и понимаю: вот что делало каждый день бесценным. И все это здесь, — он коснулся дрожащей рукой груди. — У меня начальная стадия Альцгеймера, Ник. Я могу забыть по утру, где оставил свои ботинки, а через полгода, возможно, уже не вспомню, в каком году мы поженились, но память сердца, она не стирается. И я уверен, Мадлена бы порадовалась, что любовь, что мы пронесли с этими кольцами, будет жить дальше в молодых сердцах.

— Почему вы тогда не отдадите их своим детям?

Старик пожал плечами:

— Они им не нужны.

— Это, конечно, все великолепно: и елка, и смородина, — облокотившись на стойку, резко ответил я и принялся гонять стакан из руки в руку. Исповедоваться перед незнакомцем — последнее, в чем я нуждался. — Но у нас все гораздо сложнее. Вы просто не знаете мою… возлюбленную. Она мечтает, чтоб все, как в книгах. Чтобы все было правильно. Нормальные отношения, свидания, знакомство с родителями, и белое платье, и цветы, и первый танец со своим мужем, и восторг в его глазах, когда он впервые увидит, как она будет медленно идти к алтарю. — Я опустил взгляд и тяжело вздохнул. — А я не могу ей всего этого дать. И вряд ли вообще когда-либо буду в состоянии.

— Но между тем ты принял решение быть с ней, раз вы сняли пентхаус. — Выражение лица Айка изменилось. Из добродушного превратившись в возмущенное. — Связать свою жизнь с кем-то — это ведь не сиюминутная придурь, это решение. Решение научиться любить именно эту женщину. И что бы ни случилось, знать: ты справишься.

Я провел рукой по волосам, зачёсывая их назад, и тяжело вздохнул:

— Вы не понимаете. У меня работа, которая не позволяет вести нормальную личную жизнь, к тому же есть еще миллион причин против. Может, через пару лет, когда я наконец разберусь со всем дерьмом, что творится, я смогу задуматься над этим вопросом. Вы были отличным мужем, но не я.

Старик покачав головой, хрипло рассмеялся.

— Может, так, а может, нет, — хитро улыбнулся он. — Проживешь столько же, сколько и я, поймешь, что не бывает однозначных ответов на этот вопрос. Всю нашу жизнь мы лавируем между любовью друг к другу и желанием плюнуть на все, послав вторую половинку к черту.

— Но главное — сделать правильный выбор… — добавил я.

— И делать его каждый день. — Он тяжело встал и, усмехнувшись, добавил: — Как закончишь, уберешь на место, если не нужны. Хотя кольца эти уже лет тридцать как на наши распухшие суставы не налазят.

А потом вышел из комнаты.

— Сумасшедший дом, — подумал я, а потом все же взял одно из колец в руки и поднял вверх, к свету. Винтажное, не от мира сего, как и сама Виола. Аккуратное и изящное, словно созданное для ее тонких пальцев.

Присмотревшись, я заметил, что внутри выгравированы крылья и какие-то слова. «Все мы падаем…»

Перед глазами, словно нарезка из кинофильма, пролетели кадры: меня толкают с лестницы, и, поднявшись, я впервые вижу Виолу.

Я сижу на больничной койке с перемотанной спиной, а на ее скуле алеет огромный синяк. «Я упала. С лестницы», — тихо говорит она.

Я протянул руку ко второму кольцу, посмотреть, что там, и улыбнулся. Одно слово, которое меняет смысл всего предложения, превращая его во «Все мы влюбляемся».

Что это такое? Знак? Девушка, предназначенная мне Вселенной?

Я никогда в эту чушь не верил, даже не задумывался о том, как жил до появления Ви. А сейчас осознал, то все, что мог вспомнить — только одиночество, холод и пустоту. А еще ненависть. Внутри, в самом сердце. А сейчас она исчезла.

И я представил, как буду существовать снова без собственного солнца, без его тепла, рыжих веснушек по всему телу, стянутых в пучок волос и кружек чая, оставленных на каждой горизонтальной поверхности.

И кажется, я действительно падал.

— Все мы падаем… — тихо повторил я.

— Все мы влюбляемся… — поправил внутренний голос шепотом.

Когда я вернулся в номер, уже полностью рассвело. Виола, по-турецки сложив ноги, сидела на постели, и что-то записывала.

— А я уже собиралась поисковый отряд собирать, — не поднимая глаз, сказала она. — Да, и я принесла тебе кофе. Ты знал, что внизу есть автомат?

Я покачал головой. Ви в ответ улыбнулась.

Каждый раз, проявляя мимолетную заботу, она занимала в моей жизни чуть больше пространства. Чуть больше, чем закинутая в карман пара перчаток, хотя они мне никогда не требовались. Чуть больше, чем стакан горячего кофе после ночного дежурства или привычный телефонный звонок по вечерам.