48 улик

Моя сестра безумно талантлива. И это воистину так – не преувеличение.

У меня пересохло во рту. Я сдавленно сглотнула слюну, цепенея от ужаса: моя сестра М., талантливейший художник, пропала без вести…

И какое же сокровище этот альбом с потертой обложкой! На некоторых листах желтели пятна от воды.

Мне подумалось, что в этом альбоме М. содержатся подлинные, самые сокровенные творения сестры, ее душа. А безликие совершенные скульптуры отражают ее внешнее «я». Эта, так сказать, «классическая» красота не что иное, как защитная броня.

В конце альбома я обнаружила более грубые, схематичные рисунки. Карикатурные лица. Переданные очень точно всего несколькими выразительными штрихами, как на картинках в комиксах. Пребывая в дурашливом настроении, М. несколько «подкорректировала» образ героя комиксов моряка Попая, и получилась карикатура на одного из наших пожилых дядьев Фулмеров. Чванливую тетю Эллен она изобразила гротескной герцогиней из «Алисы в Стране чудес» – с огромной головой и обвисшим унылым лицом.

А вот и знакомое бандитское лицо – Элк? Я громко рассмеялась, восхищаясь тем, как М. всего несколькими штрихами угольным карандашом передала суть возомнившего себя гением художника: свинячьи глазки, нос картошкой, ощетинившиеся бакенбарды, нелепые волосы, как у хиппи, каскадом падающие на плечи, будто на нем старинный парик. Идеально!

Интересно, что почувствовал бы Элк, если б узнал, как его воспринимает М.? Не коллегой-художником, а шарлатаном с хищным блеском в глазах, как у озабоченного самца.

Близкий друг Маргариты… Даже ближе, чем «друг».

Идиот! Может, Элк влюблен в М.? Во всяком случае, ко мне он прилип как банный лист, с трудом от него отделалась.

Далее я наткнулась на искусно выполненные маленькие портреты мамы и папы. Для меня это был шок.

Миниатюр оказалось много. М. рисовала их с натуры, незаметно для родителей наблюдая за ними, или так живо запечатлела их образы по памяти?

И это были не шаржи, не жестокая сатира. Тщательно выписанные портреты напоминали резные изображения на камеях XIX века – изображения людей, которых нет в живых.

Особенно я была потрясена, неожиданно увидев маму. На одних портретах она была запечатлена пожилой уставшей женщиной, изнуренной долгими месяцами бесполезной и мучительной химиотерапии, которые я пыталась забыть. На других мама представала более молодой и уверенной в себе, величавой, похожей на Грейс Келли[22], только с отяжелевшим лицом. На этих портретах она кому-то улыбалась.

Улыбалась мне? Мама улыбалась… мне? Даровала мне прощение?

А вот я не простила ее – за то, что она заболела. Словно ее болезнь была укором мне. Детская несправедливая обида, хотя в ту пору я уже была не ребенком, а вполне себе взрослым подростком.

Ну да… я далека от идеала. Но никогда и не выдавала себя за идеал.

В отличие от М., проявлявшей неподдельный интерес к истории нашей семьи, подобно тому, как социолог-антрополог с воодушевлением исследует все аспекты бытия того или иного народа, я никогда не стремилась что-то узнать о родителях или о бабушке с дедушкой.

По сути, для меня было важно лишь то, что Хильда и Милтон Фулмер – мои родители. Я не хотела задумываться о том, что до моего рождения – до зачатия – у родителей была своя налаженная взрослая жизнь. Особенно я не хотела задумываться об их романтических, эротических отношениях, о том, что некогда они были молодыми, моложе, чем я сейчас. Я не хотела думать, даже мысли не допускала, что они (наверняка) были разочарованы во мне.

Младшая сестра, менее «предпочтительная» сестра. Как в сказке, где должны быть только Принцесса и Нищенка. Ни много ни мало.

Конечно, у мамы были определенные проблемы с Маргаритой. Та отказывалась соответствовать ее ожиданиям. Чтобы М. стала дебютанткой? Да маме стоило только заикнуться об этом, как М. рассмеялась ей в лицо.

Тем не менее мама однозначно отдавала предпочтение М., а не Дж. И папа, разумеется, тоже.

М. они любили куда больше, чем меня. Это было очевидно, и в этом, если судить объективно, упрекать я их не могла. Будь я на месте родителей, М. я тоже любила бы куда больше, чем Дж.

Если одной из дочерей Фулмеров суждено было пропасть без вести, лучше бы это была Дж.!

Портреты отца в исполнении М. были не менее хороши. На них он получился как живой. Молодой, должно быть лет тридцати пяти, со строгим, но добрым лицом, с аристократическим выступающим подбородком, который вместе с широким лбом я унаследовала от него. Более привлекательные черты Милтона Фулмера – большие умные глаза, римский нос – мне, к сожалению, не достались.