48 улик

Мне это тоже показалось странным. Увы, так у нас работает провинциальная полиция. Да, у них нет улик, свидетельствующих о причастности Элка к исчезновению моей сестры, но, казалось бы, сотрудники полиции Авроры должны хоть как-то продемонстрировать общественности, что они пытаются найти подозреваемого.

* * *

После моего визита в мастерскую М. и нашей неловкой встречи в колледже Элк, похоже, решил, что между нами возникло некое взаимопонимание. Хотя я его к тому не поощряла!

Несколько раз этот вульгарный художник появлялся на пороге нашего дома, но Лина отказывалась его впускать. Он оставлял записки, я их быстро прочитывала и рвала на мелкие кусочки. Он звонил, оставлял сообщения, которые я стирала, не прослушивая. Однажды он оставил на крыльце дома обернутый в тонкую бумагу роскошный букет из душистых белых лилий, гвоздик и роз, в который была вложена начерканная от руки записка:

«В знак соболезнования нашей с вами утрате.

Ваш друг Элк».

Разумеется, я сочла поступок Элка дерзким и нелепым. Готова была с презрением выбросить букет в мусор, но Лина заахала, восхищаясь его красотой, а отец был одурманен ароматом лилий (он не знал, кто принес нам цветы, а я не стала его просвещать, чтобы не расстраивать), поэтому я вопреки здравому смыслу разрешила оставить букет. Мы поставили его в хрустальную вазу в комнате, где бывали чаще всего, – на кухне.

И, где бы я ни находилась в нашем доме, меня всюду преследовал аромат лилий – чарующий, навязчивый…

Некоторое время спустя этот пузатый художник с бакенбардами в заляпанном краской комбинезоне явился в почтовое отделение на Милл-стрит, якобы купить почтовые марки!

Я зарделась, увидев Элка совсем близко от себя: он стоял в очереди к моему окошку, хотя людей в другое было меньше.

(У нас на почте мы не видим необходимости в быстром исполнении служебных обязанностей. Изначально именно я задала неспешный темп работы, чем привела в ярость своих коллег, не одобрявших того, как я с неторопливой методичностью обслуживаю посетителей, но вскоре они вступили со мной в негласное соревнование: каждый старался работать как можно медленнее, проявляя раздражающее внимание к разнообразным мелочам. Те, кто впервые наведывался в наше отделение, пребывал в недоумении: почему очередь двигается так медленно? Жители окрестных домов, часто приходившие к нам, привыкли к этому и ждали со снисходительным смирением. Мы же федеральные служащие, нас не так-то просто уволить.)

И вот как-то днем на почту пришел Элк. Он не сводил с меня серьезного взгляда, даже дерзнул улыбнуться из глубины своих мохнатых бакенбард, словно забыл, что я уже раз десять отклоняла его знаки внимания! Мне ничего не оставалось, как обслужить его: не так давно я надолго отлучалась в туалет, и если бы опять покинула рабочее место, коллеги стали бы громко возмущаться. Но я твердо решила не смотреть на него, не показывать, что узнала его, не отвечать на теплое приветствие, произнесенное до нелепого задушевным тоном, словно мы с ним были старые друзья.

Купив марки, Элк спросил, не соглашусь ли я встретиться с ним после работы (почта закрывалась в пять часов) и выпить чего-нибудь? Может быть, кофе?

– Я не пью! А кофе ненавижу! – раздраженно буркнула я, чувствуя, что у меня пылают щеки.

Сердце громко колотилось от глупого волнения. На губах Элка играла озорная полуулыбка. Он словно поддразнивал меня, но уже вел себя не столь спесиво и по-хамски. Это было неожиданно.

Я немного опасалась, что Элк будет дожидаться меня на почте или у выхода на улице, но он ушел.

Ночью я глаз не сомкнула. Лежала без сна в темноте и слушала, как колокол на башне колледжа Авроры отсчитывает каждый минувший час.

Почему М. отвергла Элка? Он был недостаточно хорош для нее? А был ли вообще кто-нибудь из мужчин достаточно хорош для принцессы?

* * *

Во время одной из моих долгих пеших прогулок, погруженная в раздумья, я вдруг решила зайти в публичную библиотеку Авроры (которую бойкотировала несколько лет после стычки с одной из работниц – чопорной старой девой, чью фамилию называть не буду). Там экспонировались несколько работ Элка в рамках выставки с унылым названием «Художники округа Кайюга».

Несомненно, картины Элка выделялись на фоне тривиальных бездарно-миленьких акварелей с видами закатов, озера Кайюга при лунном свете, крошечных пятнистых лошадей в заснеженных полях. Они сразу привлекали внимание, словно грубые крики.