48 улик

На трех довольно больших полотнах изображались обнаженные фигуры, сидевшие или полулежавшие в тускло освещенных интерьерах, насколько я могла заметить (я не хотела, чтобы окружающие видели, как я пристально всматриваюсь в такие сцены). Трудно было определить, мужчины это или женщины, так как их рыхлые мясистые лица и контуры крупных тел расплывались, почти сливаясь с задним фоном (обои, кирпичная стена), который, напротив, был выписан чрезвычайно детально.

Одна из фигур – бесформенная, словно большая медуза, почти прозрачная, – по-видимому, была женской. Клочья крашеных рыжих волос, глаза, похожие на плавающих рыб. Бледно-желтые сгустки плоти, в которые я старалась не вглядываться, опасаясь, что они обретут очертания женских грудей в форме вымени. Называлась картина коротко: «Муза».

На каждом из полотен в правом нижнем углу стояла гордая подпись из трех черных стилизованных букв: ЭЛК.

Сердце у меня гулко забилось от негодования. И это называется искусством?

Я плохо знала и не любила изобразительное искусство ХХ века, что бы оно собой ни представляло – эксперименты под влиянием Пикассо, Энди Уорхола или Уолта Диснея. Однако о картинах Элка у меня сложилось вполне определенное мнение: они вызывали неловкость, поражая своей извращенностью, порочностью.

Я поспешила покинуть библиотеку, пока меня не увидела та старая дева, и, выйдя на улицу, жадно вдохнула свежего воздуха.

А на следующий день ноги сами понесли меня в колледж Авроры, где в коридорах факультета изобразительных искусств висели работы преподавателей (это отложилось у меня в памяти с предыдущего визита). Там тоже было несколько картин Элка, похожих на те, что я видела в библиотеке: крупные изображения бесстыдно обнаженных тел с размытыми лицами и схематично обозначенными глазами на тщательно выписанном фоне. Безобразное, отталкивающее зрелище.

Но глаз отвести невозможно. Стоишь и неотрывно смотришь.

Никто из других художников-преподавателей не сумел создать ничего столь неприглядно-завораживающего, как Элк.

Вот на постаменте одна из фирменных скульптур М. – белый овоид примерно восемнадцати дюймов высотой, похожий на слегка деформированную отсеченную голову человека со сглаженными поверхностями в тех местах, где могли бы быть глаза, уши, нос, рот. Название – «Душа № 1». Когда я увидела это творение, меня кольнуло чувство утраты. Эта скульптура М., теперь, когда ее автор исчезла с лица земли, показалась мне скорее жалкой, чем претенциозной.

Видя, что в коридоре никого нет, я погладила эту голову – осторожно. Не хватало еще, чтобы она упала с постамента и разбилась.

Я думала, мои пальцы коснутся гладкой поверхности, и потому вздрогнула от неожиданности, нащупав выгравированные на камне крошечные иероглифы, невидимые глазу.

Значит, она оставила тайные послания? Чтобы человечество расшифровало их после того, как она исчезнет?

Если, конечно, М. действительно исчезла. Ведь, разумеется, никто бесследно не исчезает. Никто не пропадает без вести.

В холле неподалеку тоже висели полотна вездесущего Элка – «Портреты смертных». Эти картины были еще более агрессивны – хотя куда уж агрессивнее! – чем его работы, выставленные в общедоступных местах: изображения не размыты и не в стиле импрессионистов, а потрясающе реалистичны, человеческая плоть и ее бренность представлены беспощадно крупным планом.

На всех картинах – обнаженные тела в положении полулежа, вид спереди. Не романтически-эротическое изображение плоти, нет, там не было ничего похожего на Ренуара[26]. Работы Элка поражали своей бескомпромиссной наготой, какую редко увидишь в произведениях классического искусства: кожа в складках, испещрена синяками, морщинами, родинками, пигментными пятнами, прыщами, растяжками. Не гладкая, а рыхлая и шершавая. Будто ее тушили или долго держали на солнце. Кожа обвислая или туго натянутая, как колбасная оболочка. И опять застывшие, пристально смотрящие глаза – одновременно жалкие и сочувствующие.

Думаешь, ты не такая, как мы? Такая же!

Отталкивающе непристойные образы. Если бы я входила в попечительский совет колледжа, потребовала бы убрать картины Элка из общественных мест.

(Папа, разумеется, являлся членом попечительского совета. Но я не стала бы беспокоить его такими пустяковыми просьбами.)

Неумолимо пристальный взгляд художника-мужчины не пощадил даже относительно молодые образы. Темные складчатые мешки под глазами, сероватые зубы, оплывшие «лягушачьи лица». Конусообразные груди, впалые грудные клетки, дряблые животы, распухшие лодыжки. Если бы не отвислые груди и клочки лобковых волос в паху, и не скажешь, что это женщины. А мужчин сразу видно – по блестящим мошонкам, похожим на зоб.

Кто эти люди, кто отважился позировать Элку? Должно быть, его друзья или знакомые: Харви, Миллисента, Элла, Отто, Мика.