<4D6963726F736F667420576F7264202D20D4E8EDCFEEF0F2C0F0F2F3F02DD2EEEAE8EE2E646F63>

рассеялся, глазам представилась следующая картина - японцы броненосцами шли нам под

корму, явно намереваясь перейти на левый борт. А Камимура это не только уже сделал, но и

находится к нам много ближе, на слегка расходящимся с нами курсе. Я поначалу не понял,

что это он на всех парах гнался за крейсерами Грамматчикова, которые подошли с запада.

Шеститысячники были у нас впереди траверса, и шли они, по-моему, почему-то тише,

чем настигающие их японцы! У нас в рубке заволновались, но адмирал тоже все видел. И наш

отряд выстроив пеленг влево, повернул «вдруг» на 2 румба, подкатываясь Камимуре под борт.

Вскоре раздался по нему первый выстрел со «Святителей», и мы все побежали вниз на свои

места, так как наши артиллеристы так же открыли пристрелку. В это время броненосцы

Небогатова находились еще не в линии, а «Громобой», «Витязь» и «Память Корейца» резали

наш курс далеко впереди, переходя нам на левую.

Я спустился в батарейную палубу, так как по боевому расписанию был при исправлении

канализации тока и старшим в палубах по тушению пожаров и заделке пробоин. Ревели наши

пушки. Первое время особенно старалась, и совершенно бессмысленно, наша 75-мм батарея,

так как все равно снаряды ее не долетали до неприятеля. Однако это не мешало командиру ее,

лейтенанту Щ. вопить во всю глотку: "подавай патроны скорее" и держать безумно беглый

огонь. Рассудив, что таким образом 75-мм батарея бессмысленно выпустит весь запас

снарядов без всякого вреда неприятелю, а между тем, ночью именно она и понадобится, я взял

на себя и приказал подаче не подавать больше снарядов при общем одобрении команды,

которая говорила: "так ведь нам ночью нечем будет отбиваться от миноносцев".

Первые полчаса боя никаких повреждений «Сисой» не получил, и было особенно

тягостно стоять и ждать чего-то. Я тогда завидовал офицерам, которые были при орудиях, - те

не имели времени для жуткого чувства стоянки без дела. Чтобы занять себя и подбодрить

людей трюмно-пожарного дивизиона, я пошел обходить палубы, помещения динамо-машин,

заходил в подбашенные отделения посмотреть подачу и, наконец, зашел в 6" батарею. В ней

царило оживление; офицеры и прислуга орудий спокойно снаружи, но, по-видимому, в

несколько приподнятом нервном состоянии, деловито вели огонь. Звонили указатели,

выкрикивались плутонговым командиром лейтенантом Бушем установки прицелов.

Я подошел к Бушу и спросил, хорошо ли работает электрическое горизонтальное

наведение и, получив утвердительный ответ, вместе с ним стал смотреть в бинокль на

неприятельские крейсера и новые английские броненосцы, которые оказались лежащими на

параллельном курсе. На них то и дело вспыхивали огоньки выстрелов и был слышен свист

снарядов, ложащихся впереди «Сисоя».

Заглянув через амбразуру вперед, я увидел у борта «Севастополя» целый ряд столбов

воды от падающих снарядов, который приближался к броненосцу, и вдруг правый борт его

начал окутываться черным дымом с желтоватым оттенком, и в этом дыму вспыхивало пламя.

Очевидно, сноп падающих снарядов, ложившийся раньше недолетами, дошел до

«Севастополя» и обрушился на него. Буш рассказал мне, как его артиллеристы выстрелили

два шестидюймовых снаряда по внезапно появившимся в прицелах «Очакову» и «Аскольду»,

уходивших полным ходом от японской колонны. Выстрелы были от неожиданности, но, к

счастью, похоже промазали.

В это время оказался вывод из строя нашей носовой 12" башни, у которой от сотрясений

при стрельбе вырвало вилку передачи горизонтального управления башней. Вилку, погнутую,

отправили исправлять в мастерскую.

Появился первый раненый. Унтер-офицер, стоявший под флагом, которому расшибло

осколком ключицу и, похоже, изрядно попало в ногу. Его вели вниз под руки двое матросов,

причем он громко стонал. Вид первого раненого на меня сильно подействовал; на команду же

он в первый момент подействовал, по-видимому, еще больше: видны были устремленные на

него со страхом многие глаза. Кругом «Сисоя», а в особенности несколько впереди его, то и

дело подымались столбы воды, столбы черного дыма; слышался шум летящих снарядов и

разрывы их с каким-то особенно высоким звуком, напоминающим сильно звон разбиваемого

хорошего хрусталя. Временами все эти звуки покрывались грохотом выстрелов наших 12"

кормовых орудий, около башни которых я стоял.

Вообще же, в воздухе стоял смешанный гул, обнимающий всевозможные звуки, от

самых низких, грохочущих, как отдаленный гром, до резких высоких звуков. Очень скоро я

почти оглох, началась резь в ушах, и из правого уха потекла кровь. Стараясь ободрить себя

звуком своего голоса, намеренно громко разговаривал с лейтенантом Залесским, сидящим

наполовину открыто в 12" башне и управлявшим ею. Его вид действовал на меня очень

успокоительно: такой же розовый, с распушенными усами, в чистом воротничке, он спокойно