4ec756ed4b403cd2f45a6d0b297e3a21

— Джай! — сияющая Габи подбегает ко мне и сует в руки сверток с апельсинами. — Это тебе! Я попросила у Нейлин.

— Благодарю вас, леди Габриэла, — вспоминаю давно забытые аристократические манеры и отвешиваю ей церемонный поклон. Наклоняюсь ниже, чем положено по этикету, чтобы поцеловать липкую от сладкого сока ладошку. — Вы очень добры.

Габи улыбается, приседает в забавном реверансе и убегает обратно в дом. А я ощущаю, что у меня за спиной вновь будто выросли крылья. И я тут же решаю, что как только доберусь до своей берлоги в здании Арены, начисто сбрею гребаную щетину.

Вновь собрав военный совет, вдруг понимаю, что пока я зализывал раны, в городе что-то изменилось.

На совет не явилась большая часть командиров. Жало и Зверь, судя по мрачным лицам и неприязненным взглядам друг на друга, успели повздорить. И все поведение Зверя говорит о том, что он сам не свой.

— Где остальные? — нахмурившись и предчувствуя неладное, спрашиваю я.

— Они не придут, — после мучительно долгой паузы глухо произносит Зверь.

И смотрит на меня с вызовом на своем густо татуированном лице. Жало опускает глаза, но на его скулах отчетливо ходят желваки.

— В чем дело?

— Из столицы прибыли разведчики, — неохотно, словно через силу разжимая темные губы, говорит Зверь.

— И что? — напрягаюсь я. — Они снова собирают армию?

— Собирают, да не против Кастаделлы, — лицо Зверя с ужасающей второй пастью вокруг рта становится злым и суровым. — Они провели зачистку.

— Что? Да говори, что стряслось, мать твою, или тебе нравится изображать из себя застенчивую девицу?! — вспыхиваю раздражением.

— Не ори на меня! — вскидывается Зверь, в терновом взгляде полыхает злость. — Наши лазутчики сработали успешно: по всем городам начали вспыхивать бунты среди рабов. Их, разумеется, подавляли, но сегодня… сегодня…

Он запинается. И я понимаю, что сейчас он скажет нечто страшное.

— Сегодня разведчики донесли, что в столице казнили всех рабов-халиссийцев.

— Что?! — Я открываю и закрываю рот, словно выброшенная на берег рыба. Мне не хватает дыхания, не хватает замедлившегося биения сердца, не хватает сознания, чтобы принять эту новость. — Что ты сказал?!

— Что слышал, — губы Зверя искажает судорога, на меня он не смотрит. — Едва они вернули своих пленных, — Зверь бросает на меня обвиняющий взгляд, — они первым делом убили всех халиссийцев — мужчин, женщин и даже детей — всех без исключения. Из остальных городов еще не все разведчики прибыли, но думаю, что там случилось то же самое. Саллида сосредоточила войска у границ столицы — ожидая от нас нападения. И, клянусь богами, она его получит! — добавляет Зверь с клокочущей в голосе яростью.

— Нет, — уверенно возражаю я. — Мы не будем идти на них войной. Не сейчас.

— Будем, — так же уверенно, с нескрываемым вызовом смотрит на меня Зверь. — И ты нас не остановишь.

— Это бунт? — доходит до меня со всей пугающей ясностью.

— Халиссийцы уходят, — мрачно, без малейшего колебания заявляет Зверь. — Не бойся, мы не станем жечь господские дома в Кастаделле и убивать горожан. Но мы уходим, чтобы отомстить за наших братьев. Мои соотечественники сражаются с регулярными войсками Саллиды на границе, а мы ударим по остаткам армии изнутри. Мы разобьем убийц и не станем брать пленных. Мы сожжем прогнившие насквозь города и освободим рабов силой. И даже не пытайся нас остановить.

Руки и ноги холодеют. Я понимаю, что на этот раз проиграл — и крупно проиграл.

— И ты… Ты тоже уйдешь жечь города?

— Уйду, Вепрь. Уйду прямо сейчас. Все ребята уже готовы, собирают обозы и точат мечи. Я пришел сюда один, чтобы сказать тебе об этом в лицо, потому что ты мой друг.

Только теперь до меня доходит, что на военном совете нет ни одного халиссийца, кроме Зверя.

— Не делайте этого, — моя последняя попытка его отговорить звучит жалко, и я сам это понимаю. — Вы не готовы. Вы угробите людей. Ты же сам пожалеешь об этом!

— Я жалею о том, что послушал тебя и не ушел вместе с Амир-Зуманом. Если бы мы ушли тогда, возможно, полторы сотни человек, попавших в западню, остались бы живы.

Значит, отряд Амир-Зумана все-таки нашел свою смерть. Все они, до единого… Едва ли солдаты-саллидианцы пощадили хоть одного.

Зверь поднимается, демонстрируя, что закончил свою речь. Я поднимаюсь вслед за ним и смотрю ему в глаза. Мне больно так, как не было больно даже после ожогов. Несколько мгновений длится поединок наших взглядов, и оба мы понимаем друг друга без слов. Вот только вчера мы были друзьями, которые вместе боролись за справедливость, бок о бок шли в ногу столько лет, прикрывали друг другу спины в бою. А теперь в один миг стали врагами.

В конце концов Зверь не выдерживает первым и кладет тяжелую мускулистую руку мне на плечо.

— Откажись от этой войны, Вепрь. Ты северянин, тебе нет смысла погибать за этих ублюдочных рабовладельцев.

— Ты так уверен, что вы победите? — мои губы кривит болезненная гримаса.

— Мы победим, Вепрь, — уверенно отвечает он, и его уверенность разрывает мне душу.

— И вы захватите землю Саллиды, займете города, убьете всех жителей?