Читаем 5/4 накануне тишины полностью

все, все они — здесь!

И в этих эманациях живёт его собственная дочь — светловолосая внучка товарища полковника,

полковника Цахилганова.

И в этой её, пустой теперь, комнате полковничий сын Цахилганов не может сидеть почему-то

дольше пяти минут…


132

Надо будет непременно нанять хорошего, сильного массажиста,

— когда — всё — кончится —

а то поскрипывает шея, будто позвонки заржавели. Никогда ещё Цахилганов так не сутулился, как здесь, в больнице. Разогнул бы его кто-нибудь поскорее, в жаркой сауне,

— когда — кончится — всё…

И продрог он тут, конечно, основательно, и лекарством пропах… Душистый пар со зверобоем, немножко перцовки, а потом — спать, долго спать под тёплым мягким одеялом. И никаких излишеств…

Массажистки — те только гладят,

— когда — что? — кончится — не — понимал — он — себя —

а не разминают как следует,

— когда — кончатся — безумные — вспышки — на — Солнце — будь — они — неладны —

эти слаборукие нежные крошки,

кошки, любящие дорогие сапожки,

одёжки, брошки-серёжки и…

потанцевать.

Женщины, женщины! Отвлекающие от серьёзных дум женщины! Они всегда стремятся зависеть от кого-то, потому что только из своей зависимости умеют виртуозно извлекать всевозможные выгоды и жизненные удобства…

Впрочем, это лишь те изысканные фокусницы,

единственная настоящая специальность которых —

быть

женщинами.


133

За дверью, по коридору, громко затопали. Потом грубо закричали две медички почти одновременно:

— Где Барыбин? Там люди погибают. Где Барыбин? Две «скорых» стоят!.. Крепи в штреках все сгнившие, опять рухнули, на восьмой. Шахтёров задавило. Где Барыбин?!! Хорошо ещё, покойников нет…

— Сплюнь!.. Там Барыбин. Там Барыбин, в том крыле. И нечего по этому отделению бегать… С высшим образованием, а мечется вечно, не там, где надо. Кабинет в другой стороне! Дурдом, а не реанимация.

— Размечталась — дурдом! С такими работниками тут сплошной морг скоро будет, а не дурдом.

— А много я наработаю с одним градусником?

— Засунь свой градусник.

— Эх. А ещё — с дипломом.

Топот прокатился в обратную сторону и стих.

Цахилганов снисходительно усмехнулся — он не любил грубых, раздражённых, деловых женщин.

Уродки цивилизации. На службе они — Гермесы, дома — Афродиты… Гермесо-Афродитки…

Вдруг Цахилганов снова почувствовал, что мир наблюдает за ним

и ждёт от него какого-то решения…

Какого?

Высшая — свобода — быть — свободным — от — свободы — бормотал — меж — тем — Внешний — высшая — свобода — быть — свободным — от — своих — желаний…

И Цахилганов наконец вслушался в слабое звучание этих слов.

134

— Ах, вот куда ты меня сегодня увлекаешь! — удивился он. — В положение раба упорно заманиваешь. Сверхчеловека, щедро наделённого умом, талантом и… везеньем — в положение раба. Для равновесия, значит. Для социальной справедливости пущей. Понятно. Однако у тебя ничего не выйдет. Я хорош таков, каким я был и каков есть. Ум на то, может, и дан человеку, чтобы любой свой грех превращать в негрех и тем освобождаться от хандры… Глупее Фауста я, что ли?

Эй, Фауст! Патрон! Ведь правда, многоуважаемый, что лучше всего стрелять в обе стороны одновременно, а не только в одну лупить нещадно? То бишь, по самому себе?

Но никто не отозвался в ответ.

Тогда Цахилганов снова направился к ещё невнятному весеннему свету.

— Да! Мы разламывали клетки несвободы — клетки, созданные нашими отцами! — с вызовом произнёс Цахилганов. — Теперь эти клетки рушатся сами собою. Да, инерция разрушения идёт по стране, она теперь неостановима. И рушатся клетки советских зданий, рушатся клетки семей, рушатся штреки. Всё рушится! Весь мир!.. И глупо мучиться по этому поводу, когда ты ничего уже не можешь изменить. Не лучше ли предаться восторгу разрушенья, раз нет другого выхода?.. Рушимся мы — наши души норовят покинуть нас ещё при жизни. Но пусть они вырываются на волю весёлыми! Лёгкими как птицы!..

— Зачем? — прошептала Любовь.

— Затем, что созидательность несвободы уж больно была пресна! — ответил он ей с раздраженьем. — И я в неё не помещался никогда. Если честно-то…


135

К чему обманывать себя,

пытаясь натужно каяться?

Цахилганов мог прожить лишь так, как он прожил,

— несмотря — на — жуткие — разрушительные — последствия — тех — умонастроений — для — бывшей — огромной — страны — и — для — её — государственности.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Чудодей
Чудодей

В романе в хронологической последовательности изложена непростая история жизни, история становления характера и идейно-политического мировоззрения главного героя Станислауса Бюднера, образ которого имеет выразительное автобиографическое звучание.В первом томе, события которого разворачиваются в период с 1909 по 1943 г., автор знакомит читателя с главным героем, сыном безземельного крестьянина Станислаусом Бюднером, которого земляки за его удивительный дар наблюдательности называли чудодеем. Биография Станислауса типична для обычного немца тех лет. В поисках смысла жизни он сменяет много профессий, принимает участие в войне, но социальные и политические лозунги фашистской Германии приводят его к разочарованию в ценностях, которые ему пытается навязать государство. В 1943 г. он дезертирует из фашистской армии и скрывается в одном из греческих монастырей.Во втором томе романа жизни героя прослеживается с 1946 по 1949 г., когда Станислаус старается найти свое место в мире тех социальных, экономических и политических изменений, которые переживала Германия в первые послевоенные годы. Постепенно герой склоняется к ценностям социалистической идеологии, сближается с рабочим классом, параллельно подвергает испытанию свои силы в литературе.В третьем томе, события которого охватывают первую половину 50-х годов, Станислаус обрисован как зрелый писатель, обогащенный непростым опытом жизни и признанный у себя на родине.Приведенный здесь перевод первого тома публиковался по частям в сборниках Е. Вильмонт из серии «Былое и дуры».

Екатерина Николаевна Вильмонт , Эрвин Штриттматтер

Проза / Классическая проза
Люди августа
Люди августа

1991 год. Август. На Лубянке свален бронзовый истукан, и многим кажется, что здесь и сейчас рождается новая страна. В эти эйфорические дни обычный советский подросток получает необычный подарок – втайне написанную бабушкой историю семьи.Эта история дважды поразит его. В первый раз – когда он осознает, сколького он не знал, почему рос как дичок. А второй раз – когда поймет, что рассказано – не все, что мемуары – лишь способ спрятать среди множества фактов отсутствие одного звена: кем был его дед, отец отца, человек, ни разу не упомянутый, «вычеркнутый» из текста.Попытка разгадать эту тайну станет судьбой. А судьба приведет в бывшие лагеря Казахстана, на воюющий Кавказ, заставит искать безымянных арестантов прежней эпохи и пропавших без вести в новой войне, питающейся давней ненавистью. Повяжет кровью и виной.Лишь повторив чужую судьбу до конца, он поймет, кем был его дед. Поймет в августе 1999-го…

Сергей Сергеевич Лебедев

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза