50/50. Опыт словаря нового мышления

Замечательный успех слова, превратившегося в политический символ! Поразительное непонимание исторической реальности, выраженное в определении! Однако скольжение от исторического аспекта к политическому в высшей степени показательно. Мы еще вернемся к этому. Сколько же политических заключенных в прямом смысле этого слова находилось в Главном управлении лагерей (Гулаге), описанном А. Солженицыным? Сколько приходилось на одного партийного активиста, арестованного по обвинению в «правом уклоне» или в «троцкистской контрреволюционной деятельности», простых колхозников, осужденных за кражу нескольких снопов с не принадлежащего им более поля, рабочих и мастеров, посаженных за «умышленное повреждение» машин, а также обыкновенных «уголовников»? Мир Гулага, и в этом один из уроков книги Солженицына, состоял не только из выдающихся деятелей, арестованных за их политические убеждения, это просто-напросто образчик советского общества, взятый в натуральную величину. Признание сокращения-символа Гулаг является неким результатом, завершением долгого и мучительного пути, избранного около полувека назад рядом светлых и смелых умов, которые решились тогда заявить о немыслимом: 6 том, что в «стране социализма» существуют концлагеря. Крупные публичные процессы, проходившие в Москве в конце 30-х годов, были скорее событиями-ширмами, нежели специально подготовленными представлениями. Сенсационные признания «старых большевиков», «хитроумные ходы кремлевских отравителей» долгое время маскировали более прозаические ужасы Гулага. После второй мировой войны, несмотря на появление множества неопровержимых свидетельств, подавляющее большинство мыслящей элиты придерживалось точки зрения известного персонажа, выведенного Симоной де Бовуар в ее романе «Мандарины»: «Говорят о лагерях в России. Но здесь я согласен с мнением В. Это отвратительно, заявляет он, но, организуй мы кампанию против концлагерей, буржуазия будет премного довольна». К тому же склоняется и властитель дум послевоенного поколения интеллигенции Жан Поль Сартр в своей известной формуле «Не следует приводить в отчаяние Бийанкур». Общественное мнение Запада осознало масштабы распространения концлагерей в СССР в сталинский период лишь через многие годы. Пришлось ждать разоблачений «оттуда», приходивших в виде сомнительных слухов, почерпнутых из «секретного доклада», в подлинность которого мало верили, а затем в виде публичных выступлений делегатов XXII съезда КПСС в 1961 г.

Таким образом, когда в 1973 г. вышел «Архипелаг Гулаг», почва для него была подготовлена. Этот труд, скромно названный автором «очерком художественного исследования», удивительное сочетание исторического поиска, социально-этнографического анализа и собственной исповеди зека Александра Солженицына, в несколько месяцев стал мировым бестселлером. Своим успехом книга обязана не только той силе, с какой описан мир концентрационных лагерей, но и поразительной ясности анализа. Лагеря не являются тем, чем их пытались представить в своих путаных писаниях многие другие свидетели и жертвы сталинизма, а именно «случайностью истории», поверхностным явлением, свойственным «периоду культа личности», «нарушением социалистической законности». Они присущи советской системе. Архипелаг Гулаг был заложен в первые недели нового строя, в тот момент, когда русский народ беспрекословно принял провозглашенную Лениным в январе 1918 г. «единую общую цель» - «очистить русскую землю от всякой нечисти». Первые островки архипелага быстро превращаются в континенты, одновременно идет слияние «страны Гулаг» со Страной Советов. С этой точки зрения история 60 лет советского строя есть не что иное, как история борьбы тоталитарного государства против человека, история порабощения человека государством и постепенного подчинения человека гнету, принятия им рабского состояния. Сторонник строгой нравственности Солженицын, для которого в каждой нации, как и в каждом человеке, идет борьба между Добром и Злом, заключает: «В нас не оказалось любви к свободе. Мы потеряли меру свободы».

Труд Александра Солженицына сразу же показал себя книгой революционной, стал новой Библией, книгой борьбы и веры для всех, кто разочаровался в социализме, для многих и многих людей, переставших верить Марксу, Энгельсу и Ленину и обратившихся к поискам ключа, который помог бы им наконец понять этот странный мир под названием Советский Союз.