Еще до Октября образовалась народная бюрократия (аппаратчики), которая захватила контроль над огромным количеством мелких комитетов: районные комитеты, комитеты по снабжению и т. д. Члены этих новых центров власти обладали новыми функциями в обществе, а также и новыми источниками доходов (взносы, небольшие зарплаты, выплачиваемые управляющими, и т. д.). Таким образом, они теряли связь с классом, из которого вышли (бывшие рабочие, солдаты и унтер-офицеры), и их будущее зависело от победы большевиков над контрреволюционерами или оппозиционерами. Эти первые аппаратчики, выходцы из народа, часто из крестьянства, становились большевиками, чтобы сохранить полученное благодаря революции новое социальное положение и свое место в новом обществе.
Постепенно эта народная бюрократия поднималась по ступенькам лестницы госаппарата; она достигла высот власти в 30-е годы, сняв с ответственных постов специалистов в таких разных областях, как армия, образование, промышленность, медицина и т. д., и все это благодаря уникальной в истории политике выдвижения масс. Власть сумела привлечь к участию в этой политике и нерусских, даже если для достижения цели и было использовано насилие (к инородцам, как и по отношению ко всем остальным).
Плебеизация власти объясняет в равной мере как коммунистическую идеологию и политику, так и тот консенсус, который позволил режиму укрепиться, несмотря на все допущенные перегибы. Он смог таким образом выиграть гражданскую войну.
Способы образования этого консенсуса очень сложны, что породило по крайней мере несколько противоречивых легенд.
Одна из них существует еще со времен Троцкого, утверждая, что подрыв демократии Советов, бюрократизация системы происходили только при Сталине; на самом же деле внутренняя демократия партии большевиков существовала только с Февраля по Октябрь, а вне партии Ленин и Бухарин осуждали представительную демократию (статьи Бухарина в «Спартаке» в июне 1917 г. и позднее). Более того, Ленин и Троцкий допускали перегибы народной власти и насилие, узаконивая их. Народная власть Советов, второй очаг революции наряду с большевистскими руководителями и присоединившимися к ним, состояла из солдат и недавно прибывших из деревни молодых рабочих, которые не допускали даже принципа плюрализма и боролись с ним как с «буржуазным», присоединяясь в этом к лидерам большевиков, которые хотели избавиться от соперничающих партий.
Вторая легенда старается обвинить большевиков, и только их, в том, что произошло после 1917 года. Однако в действительности отказ от чисто социалистических ценностей (возвращение к традиционной семье в 1926 году, к великорусскому патриотизму в основном после 1936 года и к антисемитизму, прославление академичности в искусстве и отвержение авангардизма и т.д.) был проявлением плебеизации власти. Это не проистекало из социалистических идей, присущих основным руководителям (Коллонтай, Зиновьев, Луначарский и т. д.), но ведь они погибли в борьбе за власть и оставили место новым, не имеющим настоящей культуры кадрам и руководителям.
Наконец, третья легенда, что сталинский тоталитаризм является следствием однопартийной системы, тоже ошибочна. Во-первых, потому что многопартийность была уничтожена насильно еще во времена Ленина, Троцкого, Бухарина и других; затем потому, что это уничтожение, подчинение или подрыв остальных учреждений политическими партиями есть источник этого феномена. В 1918 году, например, для уничтожения заводских комитетов большевики использовали помощь левых меньшевиков и даже небольшевистских профсоюзов; на самом же деле возродить настоящую демократическую систему может как плюрализм мнений и партий, так и предоставление независимости власти Советам, университетам, профсоюзам, областям и т. п.
В настоящее время конфликты между различными советскими учреждениями за контроль над партией и жизнью страны, как и начало предоставления автономии общественной жизни, изменили начальное положение дел. Новое, образованное поколение содержит молодые ростки новой власти, культурные запросы которой будут другими, более высокими, чем запросы крестьян, рабочих, солдат первых лет большевистской власти, ставших аппаратчиками.
Горбачев является одновременно выражением такого социального превращения и его двигателем.
Думается, мы вправе именовать семь с лишним десятков лет после переворота 25 октября (ст. ст.) 1917 г. двуединством освоения и отрицания Октябрьской революции - подобно тому, как в XIX в., взятом в целом, историк видит и овеществленную, и отвергнутую духом и действием Французскую революцию 1789 г.