50/50. Опыт словаря нового мышления

Между тем - это во-вторых - гласность в СССР остается весьма неполной, не захватывает высших уровней иерархии и многих важнейших проблем. Печать, особенно провинциальная, еще стеснена; случаи запрета на публикацию статьи или показ фильма не исчезли; предварительная цензура лишь приняла менее механические и явные формы. Она осуществляется теперь прежде всего в виде «советов» партаппаратчиков на стадии версии. Люди, настроенные скептически, указывают, что ни в первые недели апокалипсического Чернобыля, ни после трагедий Сумгаита и Тбилиси, ни даже в ходе благоприятных изменений в составе советского руководства в октябре 1988 года гласности не было и в помине. Это крайне затруднило, например, решение закавказских коллизий.

Казалось бы, свободней всего ныне можно штопать прорехи в знании советского прошлого. Но и это дозировано. Скажем, никто еще не затрагивал деятельности и роли Андропова - от венгерских событий до 1981 года; новые мифы занимают место беспристрастного анализа текстов и поведения Н. Бухарина. Особенно важно то, что трагическая и сложная фигура Ленина продолжает у нас оставаться предметом культа, но не раскованного, всестороннего и трезвого исторического анализа.

У нас любят сокрушаться о «внутреннем цензоре», т. е. о привычке к боязливому самоограничению. Это так, но «внутренний цензор» - лишь тень цензора внешнего. Уберите заслон, исчезнет и его тень в сознании пишущих.

Все же язвительность в адрес советской гласности, сколько бы для нее ни нашлось фактических поводов, не слишком уместна. Чтобы, не впадая в поверхностный оптимизм, отдать должное советским политическим переменам, надо ни на минуту не забывать, что при Хрущеве и Брежневе основания сталинской системы ничуть не были подорваны. Надо оценить, что значит очнуться не после сна, а после летаргии. Надо все же помнить, где мы находились до января 1987 г.

Создание народных фронтов в поддержку перестройки в Прибалтике, возникновение в стране тысяч неформальных общественно-политических клубов, яростное разоблачение в печати Сталина и сталинизма - вот те итоги 1988 года, которые свидетельствуют об успехах гласности, вряд ли обратимых. Однако много ли мы знаем о тех же прибалтийских событиях? Выпады против прессы на Всесоюзной партконференции, обструкция большинства делегатов при выступлениях в поддержку независимого слова, выразившаяся и в результатах голосований; указы от 28 июля 1988 г. о демонстрациях и «внутренних войсках» - все это подтверждает, что трудные роды гласности отнюдь не закончились. Опасно для радикальной перестройки общества то, что, если гласность надолго закрепится на нынешнем начальном уровне, она может превратиться в модернизированную застойную форму «выпускания пара». Хорошо, что печать не воспринимается больше как директивный голос свыше; зато и бюрократы не обращают внимания на ее критику. «У нас-де теперь плюрализм, мало ли что пишут и говорят…» В этом смысле «гласность» - парадокс для нас вовсе не случайный, но системный - снизила, а подчас и отменила практическую эффективность телевизионного или газетного выступления.

Наряду с официальной, государственно-партийной прессой совершенно необходимо появление независимых изданий и издательств. Гласность, становясь все более привычной, естественной, неограниченной - попутно и в меру демократизации политической системы, и укоренения рыночной экономики, - создала бы условия для… отмирания «гласности» в ее специфической российской форме. Гласность, т.е. разрешение говорить многое и о многом, сменилась бы «обычной» демократической свободой слова, свободой говорить без разрешения, обеспеченной всеми институтами и обычаями гражданского общества.

Все дело тут, однако, в сроках. Двадцать лет тому назад нынешней гласности - при Хрущеве ее не было! - возможно, оказалось бы достаточно, чтобы обеспечить главное, шаг за шагом, возвращение в мировую цивилизацию. Сейчас же песок в часах на исходе. Поэтому переход от гласности к гарантированной свободе слова необходим неуклонный и сравнительно быстрый. А пока «гласность» - понятие, объем которого остается в Советском Союзе предметом напряженной политической борьбы.

Мария Ферретти

Распространенный сегодня перевод слова «гласность» как transparence (открытость) неадекватен и уводит в сторону, так как снова отсылает к образу открытого общества, термину, долгое время употреблявшемуся в Советском Союзе и большинством советологов. Термин «гласность» происходит от слова «голос», «возможность говорить». Термин имеет и сильный юридический аспект (гласный процесс означает публичный процесс в отличие от процесса закрытого). Поэтому правильнее было бы переводить гласность как publicitй (публичность) в том значении этого термина, которое было сформулировано Ю. Хабермасом и в котором открытость является лишь одним из аспектов. Однако в связи с тем основным значением, которое слово «publicitй» приобрело в неолатинских языках, мы предпочитаем употреблять здесь термин «достояние общественности».