50/50. Опыт словаря нового мышления

В этом смысле новые интеллигенты умертвили интеллигенцию, которая является теперь лишь социологической категорией.

Но может быть, это «умерщвление» есть простое отступление, подтверждающее тезис историка М. Гефтера о том, что интеллигенция не может рассматриваться как стабильное явление? (Можно ссылаться на ее отсутствие - в СССР - или на ее исчезновение - во Франции, заметим только, что никогда еще об интеллигенции столько не говорили…) Возможно, именно отсутствие интеллигенции, как отметил один из комментаторов вышеупомянутой анкеты, ставит вопрос о том, может ли «общество идти вперед, нормально функционировать при отсутствии утопий, мифов, противоположных общепринятым ценностям», без мятежной мысли?

(Анти) утопизм, (анти) мессианизм, (не) участие - интеллигенция определяется сегодня лишь через отрицание, это след от длительного травмирования поколений, которые душой и телом втягивались в историю. Это травма, нанесенная им разложением телеологического понимания истории, нежеланием Клио подчиняться законам. Разве интеллигенция не показала, что для существования она должна осмысливать настоящее с позиций будущего? В этом смысле она являлась бы не отношением к истории, а самой историей, как ее понимают Юрий Лотман и Михаил Гефтер, т. е. специфическое восприятие времени, утвердившееся (с последующим развитием, разумеется) в эпоху Просвещения (см. статью Юрия Лотмана «Клио на распутье» в журнале «Наше наследие»).

История, как и интеллигенция, - это сравнительно недавнее «изобретение», заменившее циклическое восприятие времени; она становится понятием относительным (под пером Гефтера). Но родились ли они одновременно? «Возможно, что власть умов, интеллектуальная власть, возникает во время кризиса, в ходе борьбы. Энциклопедисты, Гюго, Золя - они боролись. А мы?…» - цитата лишь подчеркивает поразительный факт: как только заходит речь (снова через отрицание) о том, как определить «интеллигента», прибегают ни к неологизму прошлого века «интеллектуал», ни к непереводимой «интеллигенции» из начала века нынешнего, но сразу же к акту рождения истории.

…А история умирает. Это «парадокс, который вовсе не парадокс, а такая сторона нашей жизни, которую мы недостаточно понимаем. Мы продолжаем жить в мире, которого уже нет. Мы живем по его стандартам, говорим его языком, а его уже нет - он другой. Мы говорим на языке истории о том, что уже не есть история», - так написал Михаил Гефтер в своей статье «От ядерного мира к миру миров».

Если, как он считает, мы живем, не сознавая того, в эпоху конца истории, то, по той же логике, мы присутствуем не при отступлении, но при конце интеллигенции.

Кадры

Овсей Шкаратан

Термин «кадры» не имеет устоявшегося употребления. Есть книги и статьи о рабочих кадрах (рабочих на предприятиях), есть о кадрах в сфере искусства, науки, образования. Но чаще всего при использовании этого понятия пишут и говорят о руководящих работниках - органов управления государственной безопасности, милиции. Такая постепенно возникшая неопределенность со словом «кадры» не случайна. Ведь, по существу, административная система превратила почти всех занятых в работников государственных предприятий и учреждений, то есть в «кадры», которыми можно распоряжаться из единого центра, вводить единые принципы карьеры, оплаты труда и т. д.

Что же касается кадров в узком и более традиционном значении этого слова (то есть руководящих работников разного ранга), то здесь надо отметить чрезвычайную сложность ситуации. С одной стороны, кадры - порождение сталинистской недемократической системы управления, существовавшей долгие десятилетия. Они являлись номенклатурными работниками, т. е. назначаемыми сверху, практически безо всякого согласования с будущими подчиненными, но зато и без права обращаться в суд или апелляции к трудовым коллективам и партийным организациям по поводу превратностей своей судьбы. Другими словами, все эти люди были в положении офицеров армии, чью судьбу решали «наверху». Они были сплочены четко фиксированными привилегиями, первой из которых была монополия на власть, а лишь затем разнообразными тонко градуированными по рангам правами на получение неизменно дефицитных благ: квартир с повышенным уровнем благоустройства, высококачественных продуктов питания, лечения в специальных больницах, отдыха в особых пансионатах, санаториях и т. д. Такая система подрубала корни общественно продуктивного поведения кадров, превращала значительную их часть в паразитирующих бюрократов, зависимых от милостей политической элиты.