500 великих загадок истории

Для заокеанских специалистов цельнометаллический моноплан такой мощи стал откровением. Уже в Сиэтле, когда самолет отогнали в ангар и механик Дмитрий Фуфаев вместе с американским коллегой занялся необходимым осмотром и ремонтом, появилось несколько инженеров из фирмы Боинга и начали обмеривать машину, срисовывать детали… После перелета «Страны Советов» американское, да и мировое авиастроение перешло на цельнометаллические монопланы.

В самой Стране Советов перелет был расценен как свидетельство «безграничных возможностей» социалистического строя. Московские газеты тех дней были заполнены восторженными комментариями. Знаменитый публицист Михаил Кольцов писал: «Четыре летчика взяли Нью-Йорк из Москвы, взяли, что называется, горбом, взяли с кровью, но взяли, черт подери»…

Об этом триумфальном покорении «Страной Советов» Соединенных Штатов Сталин в своей эпохальной статье «Год великого перелома», опубликованной 7 ноября 1929 г., не сказал, само собой, ни слова.

Как выяснилось, Сталин, который еще с весны того же 1929 г. держал под своим присмотром вопросы подготовки того перелета, противился назначению Шестакова командиром экипажа. Дело в том, что в конце 1927 г. этот пилот, только что триумфально слетавший на разведывательном Ант-3 в Токио и обратно, вдруг демонстративно покинул партийное собрание управления военно-воздушных сил, положив на стол президиума партбилет – в знак протеста против политики партии в области экономики. Петр Баранов пригрозил своему шеф-пилоту, что без партии тому «неба не видать», и тем самым заставил его попроситься обратно в ряды… Как удалось убедить злопамятного «вождя народов» в необходимости направить в полет за океан «раскаявшегося оппозиционера», свидетельств не сохранилось.

Как сложилась дальнейшая судьба участников перелета?

Филипп Болотов вернулся в морскую авиацию летчиком-испытателем, после войны его сразил паралич. Дмитрий Фуфаев командовал авиаотрядом в магаданском «Дальстрое», не раз попадал в нередкие в полярных краях авиакатастрофы, после войны был списан, вернулся в Москву и… тут же разбился – уже пассажиром, полетев в санаторий в Прибалтику.

Более благополучно (относительно, конечно) сложилась судьба Бориса Стерлигова. После перелета он полтора десятка лет был флаг-штурманом ВВС, дослужился до генерал-лейтенанта. И после смерти в начале 70-х гг. оставил рукопись воспоминаний, которая, к сожалению, по сей день не опубликована.

Материал Ю. Попова

Как ГПУ искало клады Унгерна

С именем «императора пустыни» – Романа Федоровича Унгерн-Штернберга – уже при его жизни было связано немало легенд. После гибели барона бывшие унгерновцы распускали слухи о несметных богатствах, награбленных бароном в годы Гражданской войны и якобы зарытых им незадолго до гибели в разных местах. В сентябре 1924 г. в поиск кладов включилась и резидентура ОШУ в Урге (ныне Улан-Батор). В местности Тологой-Дахту гэпэушникам удалось отыскать один из кладов: несколько деревянных ящиков с царскими кредитками и ценными бумагами, которые от времени превратились в липкую червивую массу. Бриллиантов там не оказалось.

Через пару лет бывший скотопромышленник Бер Хонович Закстельский, работавший когда-то в Монголии, рассказал своему приятелю, агенту Красноярского отделения Госбанка СССР Моисею Прокопьевичу Прейсу, о кладе в семь пудов золота, зарытом в Монголии в окрестностях Урги. Прейс в свою очередь проинформировал об этом сотрудников ОГПУ и предложил организовать экспедицию.

Москва дала добро, обратив, однако, внимание на те препятствия, которые могли возникнуть из-за вмешательства монгольских властей. Операцию предлагалось начать незамедлительно.

13 июня договор (из 14 пунктов) был подписан, а 14 июня в 3 ч. утра приступили к раскопкам. Их вели во дворе текстильной мастерской Министерства народного хозяйства. Вначале выкопали большую канаву вдоль здания, затем такую же – от ворот вдоль соседнего здания. Вгрызались в землю с большим трудом – нетронутая целина не поддавалась лопате. Только неподалеку от ворот, на участке в 3–4 аршина, наткнулись на рыхлый грунт. Клада не было!

Р.Ф. Унгерн

Но Бер Закстельский, находившийся в это время в Иркутске, настаивал на переносе операции на конец апреля, мол, лучше, когда сойдет снег. Этим он дает повод Иркутскому окружному отделу ОГПУ, который также задействован в операции, заподозрить его в мошенничестве.