52 Гц (СИ)

Парень изумленно оборачивается на него.

— Прояви уважение, — приказывает Эрик, раз уж ему не дают распускать руки, хотя врезать по удивленной роже так и хочется. — Они рискуют жизнью, пока ты сидишь на жопе и ставишь галочки в ведомости.

Ответа он не дожидается — ему нужно идти.

Терренс ждет его в столовой. Завтрак накрыт на двоих.

— Мистер Эксфорт, — говорит Эрик, появляясь в дверях.

Сегодня тот самый день.

Та самая сцена.

— Майкл, — взволнованно говорит Питер, и словно морок рассеивается, возвращая Майкла в реальность из параллельной вселенной. Майклу приходится потратить пару секунд, чтобы выморгнуть с глаз взгляд Эрика.

Они долго готовились. Обсуждали вдвоем каждое действие, каждый шаг. Затеяли эту игру, чтобы роль села плотнее, чтобы было легче, когда дело дойдет до постели. Хлопушки щелкали, отмеряя дубли, режиссер отдавал команды, рядом толпились люди, камеры наплывали впритык, снимая крупные планы, за кадром пряталось по пять, десять человек — а они с Питером не выроливались даже в перерывах между сценами. Они не видели, не замечали чужую суету — они были там, далеко, куда не доставали ни камеры, ни хлопушки.

Он просто жил. Говорил. Чувствовал. Он не помнил сценарий, он не думал об “импровизации” — он просто рассказывал историю своей жизни, проживая ее заново раз за разом, дубль за дублем, вспоминая, как все было на самом деле.

— Психуешь? — спросил Майкл, садясь за стол.

— Немного трясет, — признался Питер.

— Все будет нормально.

— Я знаю… я знаю, — сказал тот. Улыбнулся немного нервно: — Если после этого я не пропитаюсь твоим талантом насквозь и не стану крутым — то зачем тогда это все?..

— Постарайся заполучить максимум, — без улыбки сказал Майкл. — Ты тогда говорил про волосы на голове, да? В общем, волосы на теле тоже считаются.

Питер покраснел, но засмеялся:

— Не шути так, а то я сам на тебя наброшусь.

Майкл фыркнул.

— Надеюсь, с девушками ты флиртуешь изящнее.

Питер покраснел еще гуще, но заулыбался

— В этой сцене сила на твой стороне, — сказал Майкл, намазывая масло на тост. Эрик, скотина такая, пристрастился к хорошим манерам, и Майклу постоянно приходилось ему уступать, чтобы оставаться в контакте с ролью. Пиццу и бургеры он больше не ел, пользовался столовым ножом, а за столом сидел прямо.

— Терренс напуган, — возразил Питер. — О какой силе ты говоришь?

— Переступая порог его спальни — самостоятельно, а не по приказу — Эрик шагает в пропасть. Он предает своего Бога. Он позволяет своим желания взять верх над ненавистью. Для него же ненависть к англичанам — это не только естественное чувство, но еще и выбор. Он с головой падает в соблазн. Он успокаивает себя тем, что просто нашел неплохой способ надрать зад еще одному англичанину, просто уже не метафорически. А на самом деле он беспомощен перед своими чувствами. Он действует грубо и резко, потому что сам напуган тем, что с ним происходит. Тем, как сильно он хочет этого. Он чувствует, что теряет себя — и нуждается в помощи Терренса, чтобы найти себя заново. И у Терренса момент его слабости оказывается момент его триумфа. Эрик приходит, чтобы подчинить его — но сам подчиняется, потому что чувствует, что Терренс может дать ему новую цель, еще выше, еще значительнее, чем отец Донован. И Терренс должен это почувствовать. Сам.

— А Эрик может дать ему какой-то намек? — спросил Питер.

— Никогда, — сказал Майкл. — И Терренс должен судить не по тому, что он видит ясно — а по косвенным уликам. Но прежде всего Терренс должен покорять, покоряясь. Не думай об этом, как о сексе на камеру. Это драма. Это отчаяние с обеих сторон. Это дикое, страстное желание чувствовать себя живым, когда вокруг умирают тысячи. Это желание забыться, отречься от мира хотя бы на короткий срок. Вот о чем тебе надо думать.

Питер кивнул пару раз, глядя в стол.

— Ну и слова не забудь, — посоветовал Майкл.

Питер вскинул голову, глянул на него.

— Какое из слов?.. “Ооо”? Или “Оо-оо”?

— “Ыыы”, - поправил Майкл.

Питер, успевший глотнуть чая, фыркнул, едва не подавившись, торопливо глотнул — и расхохотался.

Сцена у них обоих сегодня была без слов.

Они готовились к ней пару недель. Обсуждали каждую деталь, каждый шаг, чуть ли не схемы со стрелочками рисовали. Питер уже не паниковал от самого факта постельной сцены с мужчиной. Волновался, конечно — но это было рабочее волнение, а не страх внезапно очнуться геем. Майкл, впрочем, все равно держал руку на пульсе и не давал Питеру загоняться.

— Значит, Терренс стоит у стола, никого не ждет, — в десятый раз говорил он.

Они садились в стороне от рабочей суеты на раскладных брезентовых стульях. Майкл разваливался, как на шезлонге, открывал банку холодного горького тоника. После сета он обычно не переодевался — так и таскал вещи Эрика, старался даже парик не снимать.

— А если ждет?.. — спрашивал Питер, сутулясь и втыкая локти в колени. — Если не ждет, но надеется? У него может быть предчувствие?

— Ты мне скажи.

— Терренс стоит у окна, — повторял Питер. — Он волнуется.

Майкл протягивал руку и легонько щелкал его в висок. Питер обиженно встряхивался:

— Эй!.. Ты чего!