Ада Лавлейс (она же Августа Байрон) получила громкое имя прежде, чем завоевала собственное. Ее отцом был лорд Байрон,
Хотя они провели рядом очень мало времени, лорд Байрон всегда участвовал в воспитании дочери – в качестве образца того, как не надо поступать. Беспокоясь, что Аду может потянуть на лирику, ее мать заполнила программу обучения дочери предметами практического толка: грамматикой, арифметикой и чистописанием. Когда девочка заболела корью, то оказалась прикованной к постели с разрешением всего полчаса в день проводить в сидячем положении. Любое проявление импульсивности систематически искоренялось.
Возможно, это было суровое воспитание, зато мать дала дочери фундаментальное образование, что окупилось, когда Лавлейс познакомилась с математиком Чарльзом Бэббиджем. Встреча произошла в разгар ее лондонского «сезона» – определенного периода в году, когда девицы из благородных семейств демонстрировали себя потенциальным воздыхателям. В 1833 г., на момент знакомства с Адой, Бэббиджу был сорок один год. Они сразу понравились друг другу, и он обратился к ней с предложением, которое делал уже многим другим: «Не желаете ли взглянуть на мою рáзностную машину?»
Рáзностная машина Бэббиджа представляла собой устройство с ручным приводом и 4000 деталей и предназначалась для выполнения времязатратных математических вычислений. Лавлейс моментально заинтересовалась машиной и ее создателем. Она должна найти способ работать с Бэббиджем.
Первую попытку Ада предприняла, когда искала педагога по математике, и в 1839 г. предложила Бэббиджу взять ее в ученицы. Они переписывались, но Бэббидж был слишком занят собственными проектами. Он мечтал создать машины, способные рационализировать промышленность, автоматизировать ручной труд и освободить рабочих от монотонных операций.
Как бы мать ни старалась избавить дочь от отцовского влияния, когда Ада достигла совершеннолетия, стала проявляться ее байроническая сторона. Ада переживала приступы депрессии, перемежающиеся моментами подъема. Часы исступленных упражнений на клавесине сменялись сосредоточенным изучением уравнений четвертой степени. Постепенно она начала заниматься всем, что нравится, попутно поддерживая постоянную переписку с Бэббиджем. В их отношениях возникла игривость. Свои письма ему Лавлейс подписывала: «Искренне Ваша».
Между тем Бэббидж начал распространять информацию о своей аналитической машине, другом своем проекте, – программируемом монстре с тысячами вращающихся шестеренок. Это была теоретическая разработка, но предполагалось, что она превзойдет возможности любого существующего вычислительного устройства, включая его же рáзностную машину. В цикле выступлений перед видными философами и учеными в итальянском Турине Бэббидж открыл свой провидческий замысел, подвигнув присутствовавшего там итальянского инженера законспектировать его речь. В 1842 г. записи были опубликованы в швейцарском журнале на французском языке.
Через десять лет после их первой встречи Лавлейс сохраняла веру в идеи Бэббиджа. Ознакомившись со швейцарской публикацией, она увидела возможность предложить ему свою помощь. Машина заслуживала широкого освещения, и Ада знала, что может обеспечить ей бóльшую публичность, если переведет статью на английский язык.
Следующий шаг Лавлейс стал самым существенным. Она взяла перевод основного текста статьи, около 8000 слов, и сопроводила комментариями, сравнив аналитическую машину с агрегатами-предшественниками и объяснив ее место в будущем. Если другие машины могли вычислять, лишь повинуясь интеллекту своих владельцев, аналитическая машина будет наращивать собственное знание, поскольку способна хранить данные и программы, которые ею управляют. Лавлейс подчеркивала, что полное раскрытие возможностей аналитической машины подразумевает разработку инструкций в соответствии с запросами пользователя. Программистский потенциал агрегата очень велик. Она также увидела возможность для машины работать не только с цифрами, предположив, что «машина может создавать проработанные, выстроенные по законам науки, музыкальные произведения любой сложности или длительности»[241].
Живое воображение позволило Аде объяснить ограничения машины («она способна следовать анализу, но не предсказывать какие-либо аналитические зависимости или истины»[242]) и проиллюстрировать ее сильные стороны («аналитическая машина ткет алгебраические закономерности с той же легкостью, с какой жаккардовый станок – цветы и листья из пряжи»[243]).