54 метра (СИ)

Зато когда приезжали родители блатные и богатые, командир пятки им лизал. А детки с хронической вседозволенностью уже через десять минут мчались в машинах к ресторанам, где их закармливали деликатесами. Возвращаясь в «систему», они красочно описывали яркие выходные и хвастались фирменными шмотками перед обыкновенными парнями, как я, которые за них стояли в нарядах. Моя беднота вызывала смех и шутки. Моя семья военнослужащих, живущая в гарнизоне, не могла мне помочь, она, как и страна, не оправилась от кризиса. Уроды знали, что я голодный, когда ели передо мной курицу-гриль, запах которой распространялся по воздуху, и смеялись.

– Бомж! – говорили они и шуршали у носа долларовыми сотенными купюрами. Я получал в то время один доллар в месяц и иногда позволял себе съесть батон с майонезом и лимонадом «Колокольчик».

– На что ты готов ради денег? – ржали они и предлагали унизительные варианты добычи оных. У таких, как они, всегда рядом куча прихлебателей – как-бы-друзей, которые продались и повелись на это. На возможность подъедать за «хозяином» и куролесить с ним где-нибудь в ночных клубах, курить вторым или третьим бычок из его рук, читать за ним глянцевые журналы и выполнять его поручения – как-бы-просьбы. Я ненавидел их всей душой. За то, что им на совершеннолетие дарят трехкомнатную квартиру в Питере. За то, что «Мазда» вручалась им как тренировочная машина на выпускной. За то, что им все сходило с рук. За то, что они еще палец о палец не ударили, а все имели для жизни. За то, что они издевались надо мной. Ну да ладно, бог с ними. Крюча, хоть и имел достаточно обеспеченных родителей, никогда не упивался наличием средних финансов в своих карманах. За это я считал его не другом, но товарищем, из-за его острого языка, который обращался иногда и в мою сторону.

До Москвы еще четыре часа, поэтому мы решили проверить, действует ли банка с теплой водой, в которую опущены пальцы спящего, на его мочевой пузырь. К сожалению, пока ничего не получалось.

– Наверное, на военных не действует, – предположил я.

– Наверное, – ответил розовощекий. – А давай над ухом журчать, переливая из банки в банку.

– Давай.

– А ты видел СААВЬЯ?

– Не-а. Сныкался куда-то.

– Вот животное, учуял засаду.

– Угу, – и двое снова пошли на «мокрый промысел», всматриваясь в лица товарищей, на которых застыло мимолетное чувство покоя. Пока журчит вода у уха одного из них для возможного выделения жидкостей из тела, хочу рассказать, зачем мы едем в столицу. Мы ехали на парад в честь 55-летия победы в Великой Отечественной войне. Еще с осени нас готовили к этому великому событию под незамысловатую барабанную дробь на набережной. Во время этих тренировок я вместе с Крюком получал почти всегда освобождение в санчасти и с более обширным интересом участвовал в оцеплении Петроградской набережной. Выглядело это так. На середину дороги выставляли грузовой «ВАЗ», в котором сидели такие же псевдобольные. В случае приближения машин один из нас (в основном я, потому что нравилось) вылезал из грузовика и сообщал автолюбителю о закрытии набережной для репетиции парада. Используя наглость, которая, как известно, второе счастье, я через несколько часов оцепления становился владельцем пачки сигарет красного LM, которую прятал, как и все окружающие, в трусы между «хозяйством» и попой. В этом месте никто из пИдагогов не шмонал, получался своеобразный кошелек для запретных сигарет, который вызывал ряд неудобств, делающих походку и постановку ног шире.

Как-то стоя в таком оцеплении, я решил поучиться вождению. Из доступных машин имелась только наша, поэтому после небольшого исследования замка зажигания было выяснено, что ключом зажигания может быть что угодно железное и плоское. Вставив нож для масла, я его повернул, и «ВАЗ» заурчал, зафыркал, выпуская через глушитель клубы выхлопных газов. А Дурик, сидевший на пассажирском кресле, начал первый урок вождения: «Нажми и медленно отпускай педаль. Вот-вот так. Медленно! Я сказал: медленно!»

Машина почему-то дернулась с места, как разъяренный зверь, визжа чем-то внутри, и устремилась в сторону Невы, к группке японских туристов, у которых от приближения монстра отечественного автомобилестроения глаза стали европейского размера. Я отчаянно жал педаль тормоза, но она не срабатывала, проваливаясь куда-то. Смерть японцев как месть за Цусиму представлялась мне не совсем актуальным объяснением перед законодательством нашей страны, и я, высунувшись в окно, закричал: «Харакири, япона-мать!!!» Те сразу поняли, что я хотел сказать и с природной грацией сдриснули из-под капота грузовика, щелкая затворами фотоаппаратов, словно ружьями. Дурик, поседевший от быстроты событий, сумел выйти из оцепенения и за три метра до гранитного заграждения повернул нож в замке зажигания в сторону выключения. Машина резко остановилась, кинув меня лицом в лобовое стекло, к которому я как муха припал конечностями.