58-я. Неизъятое

Вернуться в Ленинград я смогла благодаря Револьту. Мне было запрещено жить в крупных городах, для меня это было непреодолимо. Но Револьт освободился по помилованию (по ходатайству академика Мстислава Келдыша, поэта Александра Твардовского и некоторых других постановлением Президиума Верховного совета РСФСР Пименов был освобожден условно. — Авт.), его статус был другой. Он прописался, пошел устраиваться на работу в Публичную библиотеку референтом по математике. Его оформили, но на следующий день отказали. Он пошел объясняться в КГБ (к слову о страхе: я бы не пошла никогда), где ему посоветовали идти работать в институт математики, там не так много народа, как в библиотеке. И уже в дверях Револьт сказал: «Мне неудобно перед Вербловской, она пострадала из-за меня и не может вернуться в Ленинград». Сотрудник КГБ ответил: «А, баба, не знала, как себя вести. Пусть напишет заявление, пропишем».

* * *

Лагерь — это отрицательный опыт, он человеку не нужен. Но если ты уже попал… Давайте разделим пополам: есть те, кто этот опыт выдержал, они победители. А есть те, кого он сломал. Им он был не нужен, они бы прожили нормальную жизнь на своем уровне.

Я навидалась всякого, узнала такие глубины физических, психологических возможностей человека… Как сказал не модный уже Ленин про 9 января (разгон мирного шествия рабочих к Зимнему дворцу 9 января 1905 года. — Авт.): «Рабочие получили такой урок, какой бы они не получили за годы серой, будничной, забитой жизни».

Это была очень суровая проверка на прочность, и я, к своему удивлению, ее выдержала. Я вспоминаю, как Анна Андреевна Ахматова сказала о старушке, которая провожала ее на перроне на пути из эвакуации в Ленинград: «Она так жалеет меня! так за меня беспокоится! Она и не подозревает, что я — танк».

Я тоже поняла, что я крепче, чем думала: физически, психологически… Я танк.

* * *

Вы спрашивали, испытывала ли я злость на тех, кто меня посадил… Досаду — да, ненависть — нет. Презрение, может быть. Знаете, я видела озлобленных людей и тренировала себя, чтобы не стать такой. Работала над собой.

В лагере учишься по-другому смотреть на людей, на жизнь. Я там стала более терпимой. К людям, не к системе (к системе наоборот). Потому что… Уязвимое это существо — человек, не всегда может справиться.

Я прошла много. Но ничего. Оказывается, выносимо. Даже такой тетке, как я.

ДОН КИХОТ МОРДОВСКИЙ

«Этот альбом в форме лагерной телогрейки сделали к моему освобождению 12 мужчин из соседнего мордовского лагеря. Некоторых я видела, некоторых не знаю до сих пор. Они написали здесь пожелания, стихи, нарисовали лагерь, вышки и Дон Кихота. С Дон Кихотом в 50-х ассоциировали нас всех, всю 58-ю статью».

ЮРИЙ ЛЕВИН 1938, ЛЕНИНГРАД

В начале 1950-х годов установил связь с эмигрантским антисоветским Народно-трудовым союзом (НТС). В 1955 — 1956-м изготовил листовки и анонимные письма, в которых писал о необходимости революции, выступал против введения советских войск в Венгрию. В 1956 году был арестован. Приговор — 10 лет лагерей (Воркутлаг, мордовские лагеря). Освободился в 1964-м, в 1968-м арестован повторно за протесты против ввода войск в Чехословакию. Отправлен на принудительное психиатрическое лечение (1969–1971). Реабилитирован. Живет в Санкт-Петербурге.

БЕГОВЫЕ КРОССОВКИ

Кроссовки, в которых Левин занимался спортивным бегом в лагере в поселке Северный под Воркутой: «В зоне было целое футбольное поле, вокруг него беговая дорожка. Там я и бегал, под присмотром часового».

“ Я ждал революции, из школьной программы знал ее принципы. Когда меня арестовали, сказал матери: «Ты еще будешь гордиться мной».

На суде я не признал себя виновным и заявил, что считаю свои действия полезными. После этого меня вызвали к начальнику Большого дома (ленинградскго КГБ. — Авт.). Мы с ним схлестнулись насчет Сталина. Его заключительные слова были: «Мы не дадим вам клеветать на Сталина». А это был уже 1957 год…

Виктор Лазаревич Шевченко «Люди в системе стараются быть… героями, что ли?»